Трилогия Детство. Отрочество. Юность. Часть 1. Детство

Детство
Автобиографическая повесть

 «Я был крещен и воспитан в православной христианской вере.
Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности.
Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета,
я не верил уже ни во что из того, чему меня учили».
Лев Николаевич Толстой. «Исповедь»

Пролог

      Мы все родом из детства. В нём, этом детстве, происходило с нами много чего, странного, страшного, чудесного и чудного. Привязанности и огорчения, любовь к близким людям и страдания от непонимания. Сладостные детские победы и жестокие огорчения при проигрыше. Удивление от познания запретного, но естественного. Кто-то помнит себя лучше, кто-то хуже, но чаще всего детство – череда коротких сюжетов, выхваченных памятью. Их у меня по каким-то причинам осталось много и они очень подробные.
Но вот огорчение: даже то, что помнит каждый отдельно взятый человек, не всегда может не только рассказать близкому другу, но и признаться самому себе, о том, что это было с ним.
При всей важности в социальной жизни того, что принято обозначать в психотипе человека как  «Super Ego», уже в подростковом периоде в этой субстанции наряду с совершенно необходимым, полно псевдонаучного мусора, домыслов, правил искаженной или выдуманной морали и понятий о нравственности. Особенно яркие и временами неприличные формы это явление получило в последние годы
Поборники агрессивной клерикальной нравственности, а также очень многие борцы за традиции и вековые ценности, примазавшиеся к этому движению,  уже предлагали надеть трусики на точную копию статуи Давида Микеланджело Буонарроти, размещённой в Пушкинском музее. Борьба за нравственность! Он же голый! Ужас!
Фильмы, даже снятые в советское время, где считалось допустимым показать женщин в своем природном и великолепном естестве в бане, или купающихся в реке, – теперь по приказу особо нравственных, им груди замазывают, как неприличную часть тела. Человеческое естество, вдруг стало безнравственным.
Поборники другого направления нравственности и здорового образа жизни требуют замазывания папирос, у курящих солдат и офицеров, участников Великой Отечественной войны перед боем. Борьба за здоровый образ жизни! Эти и прочие нравственники, говорят, что беспокоятся о молодежи.
Апофеозом такой борьбы  стала выходка по отношению к разноцветному радужному мороженому от фабрики “Чистая линия”, одной социально важной дамы, возглавляющей женское сообщество. А по сути, стала  рекламным ходом. Продажи этого продукта взлетели до небес. Но ведь какая борьба против Радуги! Вперед за детскую нравственность!
Зачем я об этом? Все просто, дабы не дразнить некоторых особо агрессивных и считающих себя просвещенными в нравственных понятиях особей, в предлагаемом читателю произведении убраны некоторые подробности и выражения.

***
      Моим деду, бабушке, маме, другим родственникам в первой половине ХХ века досталось испытаний и горя сполна. Им не повезло, как говорили в советские времена, они попали под раздачу репрессий. Семья, в которой родилась моя мама, была растерзана, семейное гнездо разорено, стерто с лица земли.
Жизнь мамы и моей бабушки до войны, можно назвать одним словом: прозябание. Это были годы тяжелой и изнуряющей борьбы за еду и крышу над головой, годы разгула инфекционных болезней.
А затем наступили испытания, связанные с Великой Отечественной войной. Война закончилась, принеся неисчислимые страдания и потери всем, казалось, что после таких испытаний и лишений, наступит хоть и не богатая, но простая спокойная жизнь.
Увы, полная реабилитация наступившая в начале 60-х годов уже почти ничего не могла изменить в жизни тех, кто остался жив.

Отец: Первые воспоминания.
     Отец не был уголовником, но сидел по  политической статье. Еще до ареста, у отца была семья, в которой родился сын Валерий. В 1953 году он отслужил в Черноморском военно-морском флоте. В дальнейшем я пару раз видел его. Осел он в Узбекистане в г. Фергане и дальнейшая его судьба мне неизвестна.

Мои реальные воспоминания об отце, накрепко оставшиеся в памяти начинаются и связаны с переездом в Сибирь.
Мне было 5,5 лет, когда мама привезла меня из Узбекистана туда, где мы, видимо, должны были жить вместе: я, мама и отец.
Я не помню дороги, как ехали, как долго ехали. Такое бывает,  в этом возрасте  запоминаются только эпизоды. Память  воскрешает  события только отдельными картинками, которые выплывают вне всякой связи, как просветы во временном тумане забвения.
Мои первые впечатления были связаны со строительством дома.
Хорошо помню, как отец взял меня на руки и по строительным лесам поднялся на второй этаж стройки, откуда я увидел с высоты все, что окружало стройку.
С одной стороны была горка, прямо под которой и стоял дом, чуть поодаль стояла еще одна покосившаяся изба, а вокруг, сколько хватало взгляда, – вековой высокий, суровый на вид лес.
На стройке  работали люди, они сооружали основание для крыши. Дом мне показался очень большим, даже огромным. Я никак не мог представить, что в таком большом доме может жить только одна семья. В памяти моей особенно запомнился  яркий и приятный запах стружки и обрабатываемого дерева. Этот запах остался у меня в воспоминаниях как один из самых приятных, но тогда он был для меня новым, непонятным и возбуждающим.
Спустя некоторое время, я узнал, дом строился в поселке с названием Тинская, который имел название одноименной железнодорожной станции, что в 300 километрах восточнее  Красноярска. Почему отец, стал строить дом в этой деревне, мне неизвестно. Возможно, он таким способом хотел решить проблему обеспечения жильем и местом жительства маму и меня,  и что бы мы были ближе к нему. Отец работал начальником большой лесоперевалочной базы.
Прошло несколько дней, я не знаю по каким делам и почему, но мама уехала, а я был оставлен на попечение отца. Вскоре мы с ним отправились в Красноярск, где у него было жилье: довольно большая, неплохо обставленная квартира из двух комнат в  4 этажном доме.  Вскоре отцу предстояло ехать в Москву в служебную командировку. Отец сказал мне, что я поеду вместе с ним в Москву, причем не поездом, а полетим мы на самолете.
И вот мы с отцом в воздухе, рейс Красноярск – Москва, а на дворе стояло лето 1954 года.
Тогда лететь в Москву из Красноярска надо было больше 20 часов, по пути было много посадок, где, в каких городах, я не помню. Яркими остались только воспоминания о посадке в  Москве. Самолет сильно трясло и качало, мне стало плохо, отец взял меня на руки и я заснул. Очнулся я только в номере гостиницы. Уже потом, став намного старше, будучи студентом, находясь в Москве, я узнал, вспомнил эту гостиницу. Это была  гостиница «Москва».
В Москве потянулись долгие дни командировки отца. Утром мы завтракали в буфете вместе, затем отец уходил по делам, а мною занимались горничные. Мне было скучно и грустно. Я вспоминал о маме, и мне хотелось поскорей её увидеть. Однажды утром отец за завтраком сказал мне, что мы пойдем смотреть Кремль.
Я не знал что такое Кремль и где он. Оказалось, Кремль рядом. Прогулка по Кремлю была интересной и долгой. Отец показывал мне три огромных ядра с меня ростом и говорил, ну вот, ты стоишь у Царь-Пушки. Пушка  действительно была огромной, затем мы подошли к Царь-Колоколу, после чего гуляли в сквере Кремля, смотрели на огромные храмы и роскошные здания, красивый сад.
У меня остались очень яркие впечатления от порядка, чистоты, красоты и строгости Кремля. Конечно, я слышал ранее, что Кремль это место, где находилась верховная власть страны.
Не знаю, о чем договорились мама с отцом, но после окончания командировки в Москве, отец привез меня в Ташкент.

Возращение
      Итак, из Москвы меня доставили в Ташкент, где жили практически все родственники: родные сёстры моего деда со своими семьями и моя бабушка Александра, которая в 1940  году после отсидки, ведь она была женой врага народа, так же приехала в Ташкент.
Поначалу поселились мы с мамой у бабушки Александры. В то время это была окраина Ташкента, застроенная без какого-либо плана и заселенная преимущественно русскими, эта слобода называлась Тезиковские дачи. У бабушки был небольшой глинобитный домик из двух крошечных проходных комнат, маленький участок земли, на котором практически ничего не росло. Дом находился на относительно высоком берегу канала Салар. 
Участок был огорожен невысоким забором, сделанным из  металлических листов, оставшихся после вырубки заготовок. Это придавало ему  какую-то ажурность. С бабушкой Александрой мы не очень были дружины. Возможно, расстрел мужа, отсидка в тюрьме, вынужденный переезд коренной православной волжанки в Ташкент, непривычное окружение и климат, все это, сделали её замкнутой. Она практически никогда не читала мне стихов, не рассказывала сказок, не пела песен, да и вообще мало общалась со мной. Она почти ни с кем не общалась, не было у неё и подруг. Общалась она только с Богом. Практически ежедневно она ходила в православную церковь и была набожной.
У мамы тоже не ладились отношения с ней, они частенько переругивались, иногда скандалили, после чего обе горько плакали. Частенько мама брала меня с собой, и мы ездили в гости к старшей сестре моего расстрелянного деда – Марии, которая жила в другом районе города. Мария в дальнейшем стала реальной моей бабушкой, и так много сделала для меня, что даже сейчас я часто сверяю свои поступки и  дела с её наказами.
Чтобы добраться до бабушки Марии, нужно было ехать на трамвае, до сих пор помню маршрут номер 10,  да и до трамвая надо было идти минут 15. Мне запомнились эти походы. Выйдя из дома бабушки, мы выходили на деревянный мост, который был сооружен над каналом, потом нужно было идти по проезду, с обеих сторон были глиняные заборы, в Ташкенте их называли дувалами. И когда мы отходили подальше от дома, мама, если вокруг не было народа, часто пела свою любимую песню того времени: «О голубка моя, как тебя я люблю…»
В доме на ул. Большая Миробадская у бабушки Марии, а я её называл бабуля, всегда происходило много интересного и необыкновенного. Она удивительным образом могла из простых вещей сделать сюрприз или подарок. Жила она с большой семьей в доме из двух комнат, по тем временам это был довольно зажиточный дом. Во дворе его, как мне тогда казалось, благоухал огромный сад с цветниками, деревьями, с беседкой под большим  виноградным кустом, в которой стоял простой струганный деревянный стол, за которым собиралась на ужин вся семья. В саду весной и летом радовали глаз множество цветов: георгины удивительных форм и расцветок, гладиолусы от белых до лиловых, львиный зев, гайлардии, розы, ромашки, флоксы и многие другие. По вечерам в саду разливалось тонкое благоухание цветочных ароматов.
Поскольку мамина работа была связана с отъездами, а бабушка Александра не желала обременять себя моим содержанием и воспитанием, было принято решение: меня определили на постоянное пребывание у бабушки Марии. Она не была против, любила меня, возня со мной не была ей в тягость. Часто уложив меня в постель, она садилась рядом, читала мне книжки или рассказывала необыкновенные истории. Она приучала меня и к посильному труду, к семейным обязанностям. У бабушки Марии я перенес основные детские болезни того времени: корь, свинка. В этом доме под руководством бабули меня выхаживали, там я приобретал опыт общения в большой и дружной семье.
В этом доме жили два её сына, её младшая сестра Казимира. Но для всех  нас, взрослых и детей, абсолютным авторитетом являлась Мария.
Те, детские дни, прожитые на Большой Миробадской,  запомнились мне как самые спокойные, безмятежные и счастливые.
Однажды, вернувшись из рабочей поездки, мама работала в вагоне-ресторане, она сказала, что нам нужно погостить у бабушки Александры и мы отправились на несколько дней в гости к ней.
У бабушки Александры мне было скучно, там нечем было заняться, не было здесь ни знакомых, ни сверстников.
Однако, через день после приезда к бабушке Александре произошло интересное событие. К дому подъехал роскошный лимузин черного цвета. Машина, невероятных размеров, блестящая, просто роскошная. Оказывается, к  маме приехал её знакомый. Знакомый представился, его звали Толиком. Это был взрослый мужчина: крепкого телосложения, стройный, подтянутый, с очень  ласковой улыбкой, и щегольски одетый по последней моде.

Взрослые уединились для разговора, пройдя в комнату, а я вышел на улицу и поскольку, мне было разрешено, залез внутрь этого огромного автомобиля и сел на место шофёра. Все в машине было великолепно и роскошно. Никогда раньше я не видел такого. Вокруг автомобиля собралась толпа в основном из местных мальчишек и девчонок, были среди них и взрослые. Все с восхищением рассматривали это чудо и посматривали на меня, ведь я сидел за рулем и таким образом стал центром внимания.
Вскоре взрослые вышли, я освободил место за рулем. Толик занял место шофера и авто медленно и чинно отъехало от дома, долго провожаемое  восхищенными взглядами собравшихся.
Это событие осталось у меня надолго в памяти. Да, конечно, автомобиль произвел неизгладимое впечатление, но не меньшее на меня произвел впечатление и шофер Толик.
Жизнь скоро свела меня с ним, поскольку он, ненадолго вошел в нашу жизнь и семью.

Снова в Сибири
     Наступила весна 1955 года. Не прошло и года после того как отец привез меня в Ташкент, и вот снова стук колес и долгий, долгий путь в поезде. Наступила весна 1955 года.
Мы с мамой снова вернулись на станцию Тинская. Приехав, я обнаружил, что тот дом, на крыше которого я побывал с папой, уже достроен, и мы въехали в него.
Дом действительно был большой. У дома было два входа, большие сени, прихожая, кухня, большой зал и две спальни, а так же большая веранда имелся в доме и подвал. Мне была определена одна из спален, которая и стала моей комнатой.  В этой комнате была кровать, стол, стулья и шкаф и круглая печь.
Между прихожей и кухней была устроена огромная классическая русская печь. В длинные, зимние вечера, когда на улице стоял трескучий мороз, моим любимым местом, конечно, были полати печи.
Большой участок земли, огороженный деревянным забором из горбыля, прилегал к нашему дому. На участке имелся хлев, в котором жила корова, имелся сарай для сена, сарай для дров, колодец.

Мы приехали в дом, весной, но он не был пустым. В доме всем хозяйством заведовали две пожилых женщины, звали их Анита и Антося. Они были  высланы из Литвы в Сибирь на поселение после присоединения стран Прибалтики по договору с Германией 1939 года. Они заведовали всем хозяйством. Встретили нас радушно, накрыли на стол. Одно было удивительно, в доме не было электричества, и когда наступал вечер, в доме зажигали керосиновые лампы.
Обследовав дом, я наткнулся на огромный ларь, стоявший в сенях. С трудом приоткрыв массивную деревянную крышку, я заглянул в него и увидел, стоящие мешки, в которых хранились крупы, так же в сенях стояла большая бочка, наполовину наполненная солеными груздями. Через несколько дней, после приезда, я уже полностью освоился и носился по дому как угорелый, наслаждаясь его простором и тем, что никто меня не останавливал в этих нехитрых шалостях. Приглядывали за мной  Анита и Антося, разговаривая между собой на непонятном мне и удивительном литовском языке.

Помощник Володя
     Через несколько дней в доме появился еще один человек: высокий крепкий парень, который приехал на большой грузовой  машине с прицепом.  В машине и прицепе были пиленые брёвна – дрова для дома. Парня звали Володя, он был прислан отцом для помощи в ведении хозяйства: он носил воду из колодца, рубил дрова, делал другую мужскую работу. Все у него получалось славно, но особенно я любил смотреть на то, как Володя  колол дрова. Это было целое представление, и я всегда с затаенным восхищением наблюдал за его работой. Как ловко у него все это получалось. Мое внимание к нему не осталось незамеченным. Заходя в дом, Володя всегда брал меня на руки и я с удовольствием поглядывал на всех свысока, ведь я мог дотянуться своими руками до потолка. От Володи всегда пахло деревом, ветром, другим миром, а мне всегда ужасно нравилось сидеть у него на руках. Очень скоро мы стали с ним друзьями, и я всегда ждал его прихода, так как вокруг были только женщины и никто не мог меня поднять на руки так высоко над всеми, как мог это делать он. И вообще он стал для меня представителем другого мира, героем другой суровой неизвестной и загадочной взрослой жизни.
Заходя в дом, Володя всегда  мыл руки, а я всегда смотрел на его это занятие. Руки у него были огромные, с выступающими венами и он всегда их тщательно намыливал.
У меня родилась мысль разыграть его. Зная его привычку, я задолго до обеда сильно намылил себе руки и дал им высохнуть.  Когда Володя пришел и начал мыть руки я встал перед ним и хитро смотрел на него. Помыв руки  вытерев их, он подмигнул мне. Тогда я и решил, что пришло мое время. Я сказал ему, что, когда я мою руки,  мне мыло не нужно.
– Как это не нужно? – спросил Володя. 
Я подошел к умывальнику и намочил руки, конечно, на руках появилась мыльная пена. А вот так – ответил я. Володя засмеялся, подхватил меня на руки, обнял и поцеловал, прямо в губы. Я почувствовал какой-то прилив непонятных мне ощущений, чего раньше никогда не чувствовал. Я внимательно посмотрел на Володю, он даже, по-моему,  несколько смутился, но потом мы оба рассмеялись и я его обнял.
После этого случая, мы особенно подружились. Когда Володя отсутствовал несколько дней, я скучал и спрашивал у литовских тётушек: где Володя, когда он будет? Когда же он приходил и занимался работой, я всегда с огромным удовольствием смотрел, как он работал. Я приносил ему воду или молоко, а иногда чего ни будь перекусить,  он всегда с благодарностью принимал мою заботу о нём.
Однажды он взял меня с собой  в пешую прогулку. Володя был очень высоким парнем и моя рука еле доставала до его руки, поэтому он взял меня на руки, и мы отправились в путь по железнодорожной ветке, по которой почти никогда не ходили поезда. Володя шел по шпалам, а я гордо осматривал окрестности с высоты птичьего полета.
Лес вокруг был девственный, день теплый, крепкая рука Володи держала меня мощно и уверенно. Я же, обвив его шею своей рукой, был счастлив от этого полёта. Так мы прошагали с ним довольно долго, вдруг справа от нас показалась довольно большая поляна, на которой было много летних цветов. Володя сказал, что надо передохнуть. Мы спустились с насыпи на поляну,  и присели на траву. Володя закурил.
Поляна жила своей тайной жизнью: летали жуки и пчелы, в траве шуршали какие-то создания. Мне это все было в новинку, ведь раньше я никогда не был в таком большом и девственном лесу. Передохнув, мы опять отправились в путь.
Пройдя еще с полчаса по железной дороге, мы вышли к большой поляне, на берегу речки. Здесь и расположились. Володя развел небольшой костер неподалеку от реки. Затем быстро разделся до трусов и окунулся в речку. Затем, снял с меня всю одежду взял меня на руки и вошел в воду. Вода была прохладной, но он не дал мне опомниться и присел вместе со мной,  я по шею оказался в воде. Дыхание у меня перехватило, но испугаться я не успел, так как Володя тут же выскочил на берег. Обсохнув у костра, одев одежду, мы с ним зашли в лес на несколько десятков метров, где обнаружили заросли дикой черной смородины. Она уже была спелой, на ветках висели красивые черные с матовым отливом ягоды. Володя нарвал приличный пучок веток с ягодами, и мы вернулись к костру. Затем, он, взяв в руки по две три ветки смородины, наклонил их над огнем костра. Подержав некоторое время над огнем ветки, он положил их в сторону, взял новые и сделал то же самое. Я с любопытством наблюдал, не понимая, что и зачем он делает. Закончив с этим, он рассказал мне, что его научил делать так его дедушка, который жил в деревне. А теперь мы с тобой будем пробовать вяленую смородину. Он дал мне ветку, на ней листва свернулась, а на ягодах появились морщинки. Пробуй, – сказал Володя. Действительно, вкус смородины был сладким, терпким и невероятно приятным.
День был пригожим, поэтому, несмотря на окружавший лес и реку – комаров практически не было.
Сидя у костра, и уплетая вяленую смородину, я слушал Володю, который мне рассказал, что познакомился примерно  полтора года назад с моим отцом в дороге, в поезде. Отец, разговорившись с ним, узнав, что Володя отслужил  в военно-морском флоте срочную службу, пригласил его к себе на работу в Сибирь. Я очень доволен, что познакомился с Владимиром Ивановичем, так он называл моего отца. Он очень хороший начальник и очень хорошо понимает все, что происходит в жизни и никогда ни о чем лишнем не болтает. Поэтому его любят на работе, хотя он и бывает строг. Сначала я работал рабочим, а теперь стал его личным помощником. Я очень рад, что могу быть полезным для него. Он для меня как отец, как старший близкий друг!
Через некоторое время Володя сказал, что надо возвращаться, так как надо успеть к ужину. Мы опять поднялись на насыпь, он взял меня на руки и мы пошли в обратную сторону. Через некоторое время пути я наклонился к уху Володи и прошептал ему: «Вова, я хочу по – маленькому». 
– Вот, у нас желания и совпали, – сказал Володя, – я тоже хочу.
Мы спустились с насыпи и  начали делать свое  «маленькое» дело. Сделав его, мы поднялись на насыпь, он опять взял меня на руки и мы пошли домой. 
 
Новая  «семья»
     Все это время мама улаживала какие-то дела, и дома её практически не было. Отец тоже не появлялся, но от него всегда были приятные вести: дом снабжался продуктами, дровами, сеном для коровы. Однажды он прислал целый ящик, в котором в стружке были красные, очень сладкие китайские яблоки. Для Сибири, да еще поздней осенью – это было шикарным подарком! Но сам отец так и не приезжал к нам. Я хоть и был, как говорили, мелким, но понял, что у отца с мамой что-то не так.
Литовские тётушки прекрасно справлялись со мной, и даже начали учить меня литовскому языку и через несколько месяцев я уже мог общаться с ними частично на их языке, отчего они приходили в неописуемый и полный восторг.
В один из дней мама приехала, посадила меня напротив и рассказала мне, что скоро у нас в доме будет новый человек, и что она обо всём договорилась с отцом. Я спросил, а почему папа не хочет  жить с нами вместе. Мама ответила, что у него сейчас есть новая подруга, у которой тоже есть дети и им нужна  его помощь. Я только спросил – а кто будет у меня папой, Володя? На что мама ответила, конечно, нет.  Мне все это было непонятно, но я не придал особого значения этому разговору, поскольку у меня все было в порядке: я был окружен теплотой и вниманием тётушек, а мужского внимания было достаточно, так как Володя всегда, сколько мог, уделял мне много внимания и стал для меня родным и любимым человеком.
Через несколько дней, после разговора с мамой, в доме начались приготовления к приезду нового человека. Мама суетилась, литовские тётушки хлопотали на кухне, в маминой спальне, что то гладили  и подшивали, но стали менее разговорчивы и, хотя внешне практически ничего не изменилось, но в целом в доме чувствовалось напряжение. Мне уделялось  меньше времени, впрочем, я об этом не сожалел, гораздо больше меня волновало то, что вот уже полторы недели я не видел Володю. Поскольку, все были заняты своими делами, я  не задавал о нём вопросов, но сильно тосковал по нему.
Утром следующего дня, меня разбудила Антося и после утреннего туалета посадила завтракать. Я спросил ее – «Где мама?». «Она  поехала встречать своего друга, к обеду они должны приехать» – ответила она.
Действительно  к обеду вернулась мама и вместе с ней… шофер Толик, я сразу же узнал его, как только они вошли в дом.
Мама подошла ко мне  и сказала: «Знакомься это…», но я перебил её и сказал – «здравствуй дядя Толя». Мама была в замешательстве. Но выручил Толик, который сказал: «Мы уже знакомы»,  и тут же напомнил тот день, когда он приезжал к бабушке Александре, на роскошной машине. Мама разволновалась и даже занервничала,  но, в конце концов, все уладилось, а поскольку у меня остались самые хорошие воспоминания о машине  и о шофёре, все стало на свои места само собой в первый же день. Просто мама не могла представить, что короткая встреча с машиной и шофёром осталась у меня в памяти.
С приездом Анатолия в укладе местной жизни дома кое – что изменилось. Теперь литовские тётушки приходили в дом на какое-то время, делали работу, общались со мной, а затем уходили. Мама значительно больше уделяла внимания мне, но стала плохо себя чувствовать. Вылечили её довольно быстро наши тётушки. У мамы была больна печень, но настои из трав и морковный сок сделали свое дело. Анатолий через пару недель пошел работать шофером и практически все дни, а иногда и несколько дней подряд был в рейсах.
Я же сильно переживал и беспокоился только по одному вопросу – к нам не приходил Володя. Ложась спать в своей спальне, я часто вспоминал его, вспоминал нашу прогулку, вспоминал его крепкие руки, его глаза, улыбку, низкий грудной голос, его неповторимый запах. Иногда в воображение приходили совсем уж странные сцены, как будто мы с ним одни в лесу, вокруг опасности, бродят хищные звери и пытаются схватить меня. Володя меня защищает, а я прячусь в его огромных одеждах, и меня нет, я растворяюсь в нём, и никто не может меня найти, а я все вижу и горжусь своим защитником. Однажды я спросил маму о том, почему так долго нет Володи, и признался ей, что сильно скучаю по нему. Мама сказала, что он работает в другом месте, но обещала пригласить его в гости.
Примерно через неделю Володя действительно пришел в гости. Радости у меня  было через край. Ужин накрыли в большой комнате, а не на кухне, как обычно. За столом были все: мама с Толиком, тётушки и Володя. Как только ужин закончился, я забрался к Володе на колени,  взрослые вели свои разговоры,  мне же все окружающее было не интересно. Я сидел на коленях у Володи и был просто счастлив.  Однако, на дворе уже стало темнеть и Володя стал собираться. Он взял меня на руки и сказал мне  – «Пойдем, проводишь меня». 
Мы вышли во двор, Володя продолжил: «Я больше не смогу приходить  к тебе, давай прощаться». Он прижал меня к себе и поцеловал, я обхватил его обеими руками и прошептал ему» «Приходи еще, я буду скучать по тебе».
Вот так мы и расстались. Оказалось, что навсегда.

Длинная поездка
      Жизнь шла своим чередом, зима тянулась долго, но, все же она закончилась.
Весной умерла  тётушка Антося, я только помню, что стоял перед гробом и не понимал что происходит. Антося лежала в гробу, лицо её было спокойным и умиротворенным. Анита после этого продолжала приходить к нам, но со временем она посещала нас все реже и реже. К лету и она перестала приходить. Большую часть работы по дому приходилось делать маме и мне казалось, что это не доставляло ей большого удовольствия. Анатолий также  все чаще и чаще уезжал в далекие рейсы. Бывали недели, когда мы с мамой обитали в большом доме вдвоём.
Однажды, Анатолий, проведя дома несколько дней, предложил мне прокатиться на машине, то есть поехать с ним в какой-то поселок. Я, конечно с удовольствием согласился. И вот мы с ним вдвоём в его грузовой машине. Да, это был не тот роскошный автомобиль, который мне так запомнился. Я спросил Анатолия, а на какой машине он тогда приезжал, он ответил, что это был ЗИМ. В кабине грузовой машины было шумно, пахло бензином и маслом. Мы ехали по дороге, которую окружал лес, временами приходилось преодолевать ямы и объезжать большие лужи на лесной дороге. Я открыл окно около себя и разглядывал лес, какие – то поляны, временами  я видел поляны с пнями, после вырубки деревьев.
Анатолий практически ничего не говорил во время  нашей поездки, только много курил. Мы приехали в какой-то посёлок, Анатолий оставил меня в кабине, а сам пошел куда-то с какими-то бумагами. Вскоре он вернулся, принес с собой пирожки и бутылку лимонада. Мы перекусили  и  отправились на склад, на котором в машину загрузили груз. Груз мы везли недолго. В лесу рабочие разгрузили ящики, и мы отправились  в обратный путь. К вечеру мы уже были дома. На следующий день Анатолий рано утром уехал. Оказалось навсегда. Больше я его уже никогда не видел.

      Что произошло в отношениях мамы и Толика, я так и не узнал. Несмотря на то, что я нейтрально относился к нему, став старше я вспоминал его, но не хотел задавать  вопросы на эту тему маме.
Мама осталась одна, не считая меня. Ей пришлось устроиться на работу, поэтому большую часть времени мне приходилось проводить одному в доме. Одиночество в течение дня  проявило во мне интерес к соседской семье. Там было много детей разного возраста, в основном девочки. Мы познакомились и часто проводили свободное время вместе, занимаясь не хитрыми играми.
Кроме того, я шаг за шагом начал осваивать прилегающую территорию. Если подняться в горку, под которой стоял наш дом, то пройдя немного можно было  увидеть железную дорогу и станцию. На станции всегда  что-то происходило. Больше всего меня интересовали паровозы. Это были огромные монстры, от них веяло жаром, время от времени вырывался пар из под колес, раздавались сильные и хриплые гудки. Они для меня были живыми грозными созданиями.  На станции  стояло много водяных колонок, из которых толстенной струей в паровозы заливалась вода. Иногда через станцию проносились на большой скорости пассажирские поезда, на них было интересно смотреть. Стук колес, ветер, который поднимался после прохождения поезда, стоявшие под паром паровозы, – все это вызывало у меня уважение и страх.
Некоторые пассажирские поезда останавливались на станции, и тогда из них вываливало много народа и все бегом  бежали кто куда: одни за кипятком, для этого было специальное место, большинство же к торговым рядам, где местные женщины продавали горячую отварную картошку, солёные огурчики, лесные ягоды и знаменитые солёные белые грузди. Минут через пять, паровоз давал гудок, и все устремлялись обратно в вагоны. Поезд медленно уезжал со станции, увозя с собой  многоликих пассажиров.
      Временами через станцию проезжали грузовые поезда, и когда это происходило, я любил наблюдать за тем, как рельсы вместе со шпалами прогибались под огромным грузом вагонов. Несмотря на то, что мама запрещала мне ходить на станцию, опасаясь за меня, я всегда, когда она была на работе,  нарушал этот запрет. Однажды, кто-то из торговок, видя мое увлечение, видимо рассказал маме о моем занятии и, придя домой, она устроила мне грандиозную трёпку, с применением ремня за мои опасные для жизни прегрешения.
Летом этого же года произошло знаменательное событие, в наш дом провели электричество. В каждой комнате повесили по электрической лампочке, и теперь по вечерам не нужно было зажигать керосиновые лампы. Я был этому очень рад, поскольку протирка стёкол керосиновых ламп была на моей совести, а это занятие я не очень любил.

Первый класс
      Наступила осень и большим событием для меня стала школа. Я помню, что мама купила мне портфель и нехитрые принадлежности. И вот 1 сентября я, постриженный наголо, я сижу за партой в классе, в котором кроме меня было еще 39 учеников. Школа была большой, во всяком случае, мне так казалось. Это было 2 этажное кирпичное здание. Я визуально до сих пор помню свою первую учительницу. Это была относительно молодая женщина с доброжелательным характером, выдержанная, но в то же время строгая. Из занятий в первом классе запомнилось больше всего чистописание, ставшее ненавистным.
Чистописание было самым нелюбимым занятием, за него же и больше всего влетало. Для меня чистописание было  в прямом смысле искусством чистого писания. Дело в том, что в то время все ученики писали только ручками с перьями, как сейчас помню, № 11, и, конечно, обязательным атрибутом была чернильница, для которой был предусмотрен специальный мешочек, который всегда болтался рядом с портфелем. Написать любой текст или примеры всегда было трудно, поскольку необходимо было следить за тем, чтобы не поставить кляксу, но кляксы появлялись сами по себе и были делом обычным. Они жили своей жизнью и были неуправляемыми. Перья ломались, царапали бумагу. Вообще, задача – содержать тетради в чистом виде, была трудной.
Запомнилась дружба с 10 классом, так как в этой школе была традиция шефства выпускников над первоклашками. В школе обычай: каждый десятиклассник имел своего подшефного из первого класса. Меня поручили крупному парню, которого звали Ваней. Это был красивый статный парень из соседней деревни, мы с ним быстро сдружились.

     Однажды он привел меня в свой 10 класс. Впечатление было незабываемым. С одной стороны для меня это были совсем взрослые люди, с другой – они были доброжелательны, доступны и с ними можно было говорить на «ты». Они сразу же попросили меня прочитать стих или что-нибудь спеть. Тогда я знал только одну песню «Купила мама Лёше отличные калоши», которую я и спел десятиклассникам. Им настолько понравилось мое выступление, что в дальнейшем на большой перемене они часто забирали меня к себе, а их класс был на втором этаже и просили еще и еще раз спеть эту песню. Мне это льстило, и я с большим удовольствием и вдохновением пел им, что вызывало всегда у них восторг, а Ваня был особенно довольным  и гордым, ведь я был его подшефным. Слух о том, что я неплохо пою, достиг и учителей. В то время важным в работе любой школы было участие в смотрах художественной самодеятельности. Меня рекомендовали учителю пения, который начал заниматься со мной.
Ранней весной, после участия в школьном смотре художественной самодеятельности я был от нашей школы направлен на районный смотр художественной самодеятельности, который проходил в районном центре. На концерте в районном центре произошел конфуз. Меня объявили, и я вышел на сцену. Передо мной  был довольно большой зал, все места были заняты. Я увидел много глаз, это были и взрослые и дети, которые из зала внимательно смотрели на меня, это меня смутило, и я убежал со сцены, ведь раньше я не выступал перед таким количеством зрителей. Однако хватило и одной минуты, что бы мой преподаватель  быстро привел меня в чувство, и я снова вышел на сцену и исполнил две песни. Зал аплодировал долго. Я был и горд и смущен. В результате я получил первый в своей жизни диплом. Это событие не прошло мимо внимания мамы.
       Пришла очередная весна, а за ней закончилась учеба. Завершился первый год в школе.
У мамы, судя по всему, дела не ладились. Отец у нас не появлялся, Анатолий уехал в другой город, мама большую часть времени была на работе. Я же все свободное время  был предоставлен сам себе. Однажды мама сказала, что мы поедем в Красноярск. И действительно мы отправились на поезде в этот большой город. После нашей станции, город показался мне огромным, с большим количеством многоэтажных домов, и огромным количеством людей на улицах.
Встреча с отцом не состоялась. Отец был в отъезде. В квартиру, куда мы пришли, нас встретила женщина, которая, как я потом узнал, была новой гражданской женой отца. Мама некоторое время говорила с ней спокойно, но затем разговор перешел в конфликт. Женщины поскандалили. В результате мы уехали, так и не повидав отца. К сожалению, больше мне его не удалось увидеть в своей жизни. Приехав  домой, мама долго плакала. В результате она приняла решение, что мы уедем из этой деревни обратно в Ташкент, ведь там осталась её мама и все родственники.
Я понял, что я лишился отца. У него появилась новая женщина, у которой было двое своих детей, родился третий ребенок от него. При этом брак с моей мамой не был расторгнут до смерти отца в 1961 году.
На исходе лета, мама приняла решение, мы уехали обратно в теплые края, в родной для меня Ташкент.

Ташкент
      Ташкент нас встретил классической жарой. С железнодорожного вокзала Ташкента, где нас встречал двоюродный брат мамы, а мне дядя – Сигизмунд, мы приехали в дом бабушки Марии Ковальчик (в девичестве Калецинская). Собрались практически все близкие родственники. Дом был полон народу.
Ко времени нашего возвращения из Сибири на улице Миробадской стоял небольшой дом, в котором было только 2 комнаты и маленькая веранда. На прилегающем участке имелись многочисленные подсобные постройки: маленькая мастерская, курятник с огороженной территорией, коптильня, летний душ, помещение для небольшого склада. На чердаке этих построек, находилось открытое с одной стороны место для хозяйственных принадлежностей, которое по-узбекски называли – болохона.
В саду была устроена большая печь, по типу русской, в которой, как правило, пекли хлеб и пироги, готовилась еда для большой семьи. Так же,  для быстрого приготовления еды и нагрева воды, использовались два примуса. 
Во дворе строился еще один дом, в нём были предусмотрены две больших комнаты, очень большая столовая-кухня, большая веранда с крыльцом, но до окончания его строительства нужно было еще дожить.
Поскольку места в доме было не очень много, летом, вся молодежь спала во дворе на раскладных кроватях, и на раскладной скамейке в беседке.
Мария в честь нашего прибытия  организовала обед для всех. Стол был накрыт в беседке под большим кустом виноградника. Большую часть года здесь можно было проводить, используя как столовую, и как место для проведения общих разговоров, игры в домино или карты. В Узбекистане так было принято.
Взрослые сидели долго, все говорили и говорили, а дети, занялись своими забавами и разговорами. Вот так начался  новый долгий и очень важный в становлении меня как личности, этап в моей жизни – ташкентский этап.
Моя мама после приезда поселилась у своей мамы в районе Тезиковых дач, где к этому времени у неё имелся очень маленький, состоящий из двух проходных комнат домик, сложенный из кирпича сырца. После  совещания, решили, что мне лучше всего будет поселиться в доме Марии. Во-первых,  бабушка Александра не вела хозяйства, практически ничего не готовила, обходилась минимумом. Она была очень набожной, замкнутой почти ежедневно бывала в православной Церкви. Хорошего контакта с внуком, то есть со мной, у неё не возникло. Во-вторых, мама  предполагала работать официанткой или буфетчицей в вагоне ресторане, а это означало, что у нее будут дальние поездки и смены по 5-7 дней. У неё была предварительная договоренность о приеме на эту работу. В этом ей содействовала её давняя подруга. Таким образом, моя судьба определилась, я стал членом большой семьи в доме у бабушки Марии.

      Время летом летит быстро, это не занятия в школе, тем более, что, мы дети знали, чем заняться. Старшей в детском коллективе была дочь Лизы, но она не принимала участия в наших занятиях и играх. Она смотрела на наши забавы сверху и даже несколько презрительно, считала нас мелюзгой. Да мы и не были против. У нас быстро образовалась своя команда, в которую вошли: Игнатьевы: Татьяна, которой было 11 лет,  и Виктор, которому было 8 лет. Это были дети, сына бабушки Казимиры – летчика Эдуарда и его жены Вивы. Также в эту команду вошла Татьяна Кирейкова, ей так же было 11 лет – внучка бабушки  Казимиры по линии её дочери, ну и, конечно, я, внук дедушки Эдуарда, старшего брата бабушки Марии.

Мы быстро сдружились, правда в команде образовалась мужская и женская часть. Особенно близкие отношения у меня сложились с Виктором, мы были почти одного возраста, он был на четыре месяца старше, а поэтому могли и делали это – обсуждали наши «мужские» секреты, которые всегда есть у мальчишек.
Виктор был физически развит лучше меня, он был чуть выше, широк в плечах, жилист, кроме того в его характере были очень нужные для мальчишки того времени черты: смелость, отважность и даже наглость. Мы с ним, когда общались без девочек, занимались чисто мальчишескими делами-хитростями. Например, у нас был устроен тщательно замаскированный наблюдательный пункт, на сложенных во дворе строительных досках. Забравшись туда, мы с братом могли наблюдать за взрослыми, которые ежедневно мылись в летнем душе. Поэтому мы прекрасно знали, как выглядят наши родители и родственники. То есть физиологические особенности строения мужчин и женщин мы изучали на практике.
С сестрами мы часто играли в больницу, но, несмотря на то, что мы были младше, за нами была роль врачей.
Вместе мы устраивали всякие ночные пуганья, при помощи «привидений». После того, как в соответствии с установленным режимом, нас укладывали спать, мы делали вид, что заснули, но через некоторое время,  накинув на свои головы простыни, с животными криками начинали носиться по саду и приводили этим в полное исступление бабушку Казимиру. Будучи учительницей начальной школы, она искренне считала, что наше поведение недостойно воспитанных детей и даже иногда участвовала в организации погони за нами, с целью поймать и наказать безобразников, что ей никогда не удавалось. Именно её специфическая реакция на наши проделки служила основанием продолжения этого ночного «хулиганства».
Все углы в доме нами обследовались практически ежедневно, и это, иногда, давало свои интересные результаты. Однажды под кроватью, на которой спали Эдуард и Вива – родители Виктора и Татьяны – мы нашли интересный и непонятный предмет: он был похож на резиновый надувной шарик, прозрачного цвета диаметром в основании примерно сантиметра 3-4 и далее не расширяющийся. В нем нами была обнаружена какая-то густая жидкость серо-молочного цвета. Татьяна, на правах старшей, заявила, что это специальное приспособление для отца, когда он кашляет, то туда выплевывает слюну. Найденный предмет, поскольку он был использован, мы выкинули, но под подушкой этой же кровати нашли целую пачку таких же не использованных «шариков». Мы были довольны, не предполагая, что делаем что-то запрещенное, все их надули. Они стали большими продолговатыми шарами слегка прозрачно цвета, и мы ими украсили всю спальню, устроили праздник.
Увидевшие, через пару часов, эту нашу творческую самодеятельность родители, выпороли всех, без исключения, не сильно, но мы поняли, что приблизились к каким-то тщательно скрываемым секретам. Надутые нами шары были тут же уничтожены, но нам они так и не рассказали, для чего они предназначены.
Секрет через несколько дней был раскрыт Виктором. Он сохранил один из шариков не надутым, а поскольку имел знакомых в нашем общем уличном дворе старших друзей, показал им его. Они, тут же заржав, рассказали ему, что это за вещица, и объяснили без стеснения и без выбора литературных выражений, как ими пользуются. Виктор все рассказал нам, и мы поняли, чем по ночам занимаются родители. Мы поняли, что нанесли  серьезный вред взрослым, использовав эти изделия не по назначению и, как оказалось, бывших страшным дефицитом.
С Виктором мы часто забирались на болхону и там  делились всеми секретными пацаньими  новостями, которые узнавали не в семье, а во дворе от более взрослых ребят.
Отец Виктора, в прошлом военный летчик, приехал в Ташкент после того, как был демобилизован. Ему по техническим проблемам пришлось совершить аварийную посадку самолета зимой в Сибири. Его долго не могли найти. В связи с этим он отморозил правую ногу, сохранить которую не удалось. У него началась гангрена, и ногу ампутировали выше колена. В Ташкент он прибыл уже инвалидом. Государство обещало ему выдать квартиру, а как военному инвалиду машину с ручным управлением. Он устроился на работу во Дворец пионеров, где вел авиамодельный кружок. Именно он научил нас с Виктором делать отличные по своим летным характеристикам воздушные змеи из простейших доступных материалов. Мы частенько запускали эти змеи и были победителями в округе по высоте полета и по характеристикам. Однажды он принес с собой сборную модель коробчатого змея. Мы пару дней его с Виктором, под руководством отца, собирали, и, наконец, запустили его. Это было что-то! Змей был большим, выглядел необычно, нитка была специальная утолщенная и подъемная сила у него была приличная. Чтобы удерживать его и управлять им одному, нужно было прилагать серьезные усилия. После этого полета, мы с Виктором прославились в змеестроении. В окрестных дворах равных нам в этом деле не было.
Часто с Виктором мы проводили время на улице. Местом встречи был наш родной тупик. Наш дом находился на угловом участке, одна, большая сторона которого тянулась вдоль улицы Большой Миробадской, а другая вдоль тупика. Этот тупик, был как аппендицит улицы, шириной метров десять. Справа и слева в тупике находились дворы, в домах которых проживали люди иногда по 5-7 семей, а в конце тупика был небольшой детский сад. Когда спадала жара, в тупике всегда было много местных детей, так как на улице было автомобильное движение, а тупик был заасфальтирован.
Девчонки в нём играли в классики, скакали через скакалку, совершенствуя свое дворовое мастерство в этом деле, играли в какие-то свои игры, которых мы не знали, так как не лезли в их дела. Парни в основном занимались  игрой в кости (ашички) на деньги, но  главным занятием и почти обязательным соревнованием была игра в лянгу. 
Лянга – кусочек  шкуры овцы с сохраненным и тщательно расчесанным мехом, к которому пришивался небольшой плоский груз из свинца. Задача состояла в том, что бы продержать по возможности дольше её в воздухе при помощи ударов ног. Это как удерживать футбольный мяч в воздухе ногами. При этом оценивалось все: и сложность работы обеими ногами и возможность разворотов и фортелей ногами, и время, в течение которого лянга не касалась земли. У меня это получалось плохо, а вот Виктор входил в пятерку лучших в нашем районе и неоднократно выходил победителем. Он вообще был жилистым, смуглым, хулиганистым, но обязательным, а поэтому пользовался серьезным авторитетом среди старших мальчишек.
Но главным парнем и авторитетом на нашем районе был Вова. Он был старше нас с Виктором лет на пять, занимался боксом. Равных, в случае драки в нашем районе, ему не было. Несмотря на свое положение в местной иерархии, он никогда не задирал носа и всегда был дружелюбен с нами. У меня с ним сложились дружеские отношения. Он всегда здоровался со мной, потрепав мою челку или похлопав по плечу.
Когда наступал вечер, а в Средней Азии и летом темнело довольно рано, многие ребята постарше начинали увлекательную игру в «казаки-разбойники». Они делились на две команды. Одна должна была, оставляя понятные только им знаки, прятаться на улицах и в дворах прилегающего квартала. Прятаться можно было где угодно, в том числе и на деревьях. А вторая группа должна была найти их и захватить. Но нас, не брали, говорили, что мы еще малы.
Так проходило свободное время, старшие и родители нас не сильно ограничивали, но было условие: к 8 вечера быть дома. В случае нарушения – следующий вечер сидишь дома. 
За уличными развлечениями и домашними делами, а такими нас тоже нагружали, сгорало лето, приближался новый учебный год.
Мама только время от времени появлялась у Марии, поскольку её работа была связана с частыми поездками. Работа давала ей возможность привозить лакомства для детей. Если рейс был в Москву, то она привозила конфеты, которых мы никогда не видели и не ели, которые она покупала в московском Елисеевском магазине. Женщинам она привозила флакончики духов «Красная Москва», которые были страшным дефицитом и мечтой каждой из них.
Однажды, приехав из очередного рейса, она сказала мне, что надо готовиться к началу нового учебного года. Но учиться я должен буду не только в общей школе, но и музыке. На следующий день мы вместе с ней отправились к женщине, которая жила недалеко, всего в 10 минутах ходьбы, которая давала частные уроки обучения игры на фортепиано.
Теперь два раза в неделю мне приходилось приходить к ней и осваивать азы обращения с инструментом. Однако, была серьезная проблема: у бабушки Марии не было в доме пианино, а поэтому выполнять практические домашние занятия было невозможно. Через некоторое время, при очередном посещении частного урока, учительница сказала маме, что у меня есть способности и слух и мне стоит попробовать поступить в музыкальную школу, по классу скрипки.
Буквально накануне начала учебного года, мама отвела меня в Дворец железнодорожников, где располагалась городская музыкальная школа. До него нужно было ехать на трамвае остановок пять.
Добравшись до музыкальной школы, мы поднялись на второй этаж, присели на стулья, стоявшие в коридоре вдоль стены, рядом с кабинетом, где проходили испытания претендентов.
Из кабинета, дверь которого была рядом, доносились разговоры,  между которыми была слышна игра на пианино. Через некоторое время из кабинета вышла женщина и спросила: «Якимов Эдуард здесь?»
Мама взяла меня за руку, и мы зашли в кабинет.  Ей предложили присесть в сторонке. Меня пригласили к стоявшему роялю. Сидевшая за роялем женщина набрала простую мелодию из пяти нот и попросила меня  пропеть её со звуком «а». Я это сделал тут же, без каких-либо затруднений. Она набрала другую более сложную  мелодию и попросила пропеть и её. Это задание также не составило труда для исполнения. Судя по всему, она осталась довольной. После этого меня спросили, знаю ли я какие-нибудь песни. Я ответил, да, и назвал  песню: «Купила мама Леше отличные калоши».
Женщина за роялем тут же наиграла пару тактов песни и спросила: «Это та песня?»
– Да, ответил я.
Она начала играть, а я запел:

Купила мама Лёше отличные калоши.
Калоши настоящие, красивые, блестящие.
Теперь, хоть и захочешь, а ноги не промочишь.
Не терпится Алёше надеть свои калоши.
Калоши настоящие, красивые, блестящие,
И хочется, к тому же, скорей пройтись по лужам.
Домой с гулянья Лёша пришел в одной калоше.
Калоша настоящая, красивая, блестящая…
Но мама удивилась: «Алёша, что случилось?»
Ответил маме Лёша: «Я кошке дал калошу,
Калошу — настоящую, красивую, блестящую.
Мне жалко кошку стало, босой она гуляла…

– Достаточно – с улыбкой произнесла женщина за роялем.
– А теперь давай проверим твое чувство ритма – продолжила она.
Она взяла карандаш и простучала им прямо по крышке рояля ритмическую зарисовку.
– Попробуй воспроизвести, сказала она, вручив мне карандаш.
Я таких экспериментов ранее никогда не делал, взял карандаш и точно воспроизвел все, что мне настучали до этого.
– Прекрасно, сказала женщина,  обратившись к маме, продолжила – вы можете быть свободны, подождите в коридоре.
Мы с мамой вышли в коридор, и присели на стулья. Через пару минут, вышла женщина, которая приглашала нас и объявила: «Ваш сын Эдуард Якимов принят в музыкальную школу по классу скрипки. Зайдите в учебную часть и узнайте подробности о расписании, о преподавателе. Уточните там, какой нужен будет инструмент для занятий.
Вот так, легко и просто я поступил в музыкальную школу, в которой нужно было учиться 7 лет.
Сразу же встал вопрос о покупке инструмента. Мария и её сыновья, узнав о том, что меня приняли в музыкальную школу, были очень рады. Дело в том, что они сами владели музыкальными инструментами: Сигизмунд играл на мандолине, а Эдуард на гитаре. Бабушка Мария неплохо пела. По праздникам они давали небольшие семейные концерты.
Общими силами были собраны деньги на инструмент, на футляр для него, на папку для нот. Вместе с Сигизмундом мы поехали к одному частному нелегальному торговцу, где мне и был выбран инструмент в соответствии с моим ростом и возрастом. Инструмент был не новым, но как сказал Сигизмунд, в очень хорошем состоянии.
Затем уже вместе с Казимирой, поскольку она была учительницей начальных классов мы пошли в 49 школу. До неё нужно было добираться минут 15 и только пешком.
Школа была большим 2 этажным зданием. Мы попали на прием к директору школы, до сих пор помню его фамилию Якубов. Он посмотрел мои документы: табель об окончании 1 класса, затем поговорил с Казимирой, и я был принят во 2 А класс этой школы.
До начала нового учебного года  1 сентября, оставалась неделя.

      Учебный год начался. К этому времени семья Эдуарда и Вивы получили двухкомнатную квартиру в начавшемся стремительно строиться жилом массиве Чиланзар. Виктор и Татьяна пошли в школу по месту жительства. Татьяна – внучка Казимиры  уехала в Белоруссию в Могилев. К новому учебному году было справлено новоселье в новом доме на Миробадской. Таким образом, в старом доме из двух комнат проживали сын Марии Эдуард, его жена Лиза и его приемная дочь Лариса.
В новом доме поселились Мария, её сын Сигизмунд, сестра Марии – Казимира и я. Поселили меня в той же комнате, в которой была спальня Марии. В ней стояли две красивые металлические кровати, комод с зеркалом, шкаф для белья и швейная машинка «Зингер» с ножным приводом.
Во второй спальне дома были установлены две кровати, большая тумба, стоял небольшой стол со стульями, на полу лежал ковер.
Спальни отапливались одной высокой круглой печкой, одетой в металл. Топилась она из комнаты Марии.
Но основная жизнь, конечно, проходила в столовой. Её украшал большой старинный буфет, старинные настенные часы с маятником и боем. Посередине стоял большой дубовый стол, с резными ножками. У стола постоянно стояли 6 стульев, их называли венскими.  По праздникам за этим столом могли разместиться  двенадцать человек. В этой же столовой была установлена печь специального проекта, на которой можно было готовить пищу. В эту печь был вмонтирован бак с водой. Поэтому при ее топке всегда была горячая вода для мытья посуды и других нужд. На террасе был установлен умывальник и шкафы для посуды.

Второй новый класс
       Начавшаяся учеба во втором классе отнимала много времени: нужно было в первую смену быть на месте к 8 часам. Это означало, что подъем был не позже 7 часов утра. В то время учеников в школах не обеспечивали горячим питанием. В нашей школе в маленькой комнатенке был буфет. В буфете можно было купить булку или корж. Водой мы пользовались из двух специальных фонтанчиков, установленных на 1 этаже. Туалеты были во дворе в виде деревянных построек и выгребных ям. Перед центральным входом школы была довольно большая площадка, на которой проводились линейки. На площадке был установлен высокий столб с устройством для поднятия флага. Но флаг поднимали не часто, да и общие линейки на моей памяти, проводились всего несколько раз.
Особо стоит сказать о нашей классной даме. Это была пожилая, более 60 лет, женщина. Её взгляды на воспитание и на процесс обучения были очень своеобразными. Она долгое время преподавала в женских школах, наверное, поэтому, девочки в нашем классе были у неё фаворитками. Если у кого-то из ребят не шла арифметика или другой предмет, она обязательно закрепляла за этим мальчиком девочку, которая должна была привести в порядок голову и мысли мальчика, а не только математику. Нам это не нравилось. Более того, все девочки были её внештатными информаторами. В результате, никакого взаимопонимания между мальчишками и девчонками, а тем более дружбы не было. Итогом такого разделения было то, что мальчишки с презрением относились к девчонкам, их всех  дразнили такими словами, как  ябеда, стукачка, подлиза. Ну а между собой мы им давали более жесткие и нелицеприятные прозвища. На переменах мальчишки уходили в дальний угол двора, где были густые кусты и общались там. Девочкам вход туда был строго воспрещен, да они и не пытались этого делать, видимо боялись за косы.
Однажды после серьезного разбора полетов по ябедам девчонок на предмет того, что пару мальчишек были уличены в курении в наших кустах, что закончилось вызовом родителей и прочими неприятностями, ребята решили им отомстить.
В то время записи в тетрадях производились чернилами и ручками с обязательным номером пера «11». Это перо позволяло писать с выделением нажима. Чернила мы все носили с собой в стеклянных чернильницах, которые помещались в специальные отдельные мешочки. И хотя чернильницы назывались «непроливайками», это было преувеличением. Для того, что бы чернила все же никак не могли пролиться, была предусмотрена специальная пробка. Так вот, кто-то из ребят принес в школу такое вещество как карбид. Это вещество использовалось для получения горючего газа ацетилена, который использовался в газовой сварке.  Вещество было в виде небольших камешков. На перемене, когда в классе никого не было, так требовали правила, особо отличившимся девчонкам,  двое ребят засунули в чернильницы по небольшому кусочку карбида и плотно закрыли их пробками. Карбид начал разлагаться и выделять газ, а пробка не давала ему свободно выйти из чернильницы.
Начался текущий урок. Как только была дана команда записывать в тетрадь,  чернильницы начали открывать, но поскольку в них накопилось избыточное давление, при открывании пробка вылетала, а чернила, небольшим фонтанчиком, вылетало и разбрызгивалось. В итоге и одежда и тетради и парты, – все было замарано чернилами. Конечно, все это сопровождалось диким, истеричным визгом девочек. Они повыскакивали из-за парт. Началась суматоха, полный бардак и  анархия. Не только урок, но  все занятия в нашем классе в этот день были сорваны. Как ни старалась наша классная дама разведать, кто это сделал, никто из ребят никого не выдал. Понятно было, что сделали это мальчишки, но наказывать всех никто бы не позволил. Это событие поправило накаленную обстановку в классе. Возможно, и наша классная дама получила ценные указания от руководства школы. Она не стала лучше относиться к мальчишкам, но и придираться к ним по мелочам перестала. Она как бы не замечала и игнорировала нас, двоек не ставила, но и пятерок у мальчишек не было.
Контактов со старшеклассниками, за исключением 3 и 4 классов у нас не было, поскольку старшеклассники занимались во вторую смену.
Запомнился так же случай, произошедший в школе уже весной.  На площадке, где летом проводят линейки, был установлен высокий столб, на котором вывешивали флаг. Столб металлический гладкий. Пацаны, из старших классов, постоянно соревновались на переменах: кто выше заберется при помощи рук и ног на этот столб отчего он снизу был отполирован. Правда, выше двух своих ростов никто из них забраться не смог. Я однажды, когда никого не было на площадке, тоже попробовал покорить его. Подпрыгнул, схватился за него руками, обнял его ногами и стал пытаться подтянуться, но руки постоянно соскальзывали, а движения ногами тоже не помогали. Вдруг, я резко почувствовал что-то изнутри надвигающееся на меня, а вслед за ним острое и очень приятное чувство внизу живота. Чувство было такое сильное, что я тут же свалился со столба. Хорошо, что никто не видел моего падения и поражения.
Удивительно, но воспоминаний за время учебы во 2 классе почти не осталось.
Но этого нельзя сказать о занятиях в музыкальной школе. В музыкальную школу пришлось ходить во второй половине дня трижды в неделю. Несколько месяцев были потрачены на выработку стойки, положения рук и пальцев, правильного владения смычком. Главным было умение настраивать скрипку и играть гамму. Кроме того, были занятия по изучению музыкальной грамоты, на которых мы узнали о нотах, их долготе, тактах, скрипичном и басовом ключах, о диезах и бемолях, о мажоре и миноре и о многом другом. Так же раз в неделю проводились занятия в детском хоре. Было много и домашних занятий. Домашние занятия строго контролировал Сигизмунд, он знал нотную грамоту и поэтому мог это делать. Временами меня это сильно доставало, потому, как сверстники во время моих домашних занятий музыкой, когда я пилил пополам смычком скрипку, развлекались в тупике.
В музыкальной школе меня оценивали как способного мальчишку с идеальным слухом, но слегка ленивого.
Учеба во втором классе  длилась очень долго и была нудной. Даже в музыкальной школе мне было интересней.
Но, наконец, она закончилась, наступили летние каникулы.
В начале июня мама мне сказала, что у меня будет возможность три четыре недельки побыть в военном лагере, где её лучшая подруга будет работать директором столовой. Меня это очень заинтересовало, и я с нетерпением ожидал обещанного.

В наступившие каникулы, во время пребывания в аэроклубе ДОСААФ в моей жизни произошли серьезные и очень драматические события, они описаны в отдельной повести «Пять дней».
 https://москва-отражение.рф/2023/06/27/пять-дней/
      

       Когда меня привезли из авиационного лагеря  к бабушке Марии. Первое, что сделала она – усадила нас за стол и предложила покушать. Есть я не хотел, только попросил чаю.
Бабушка принесла на стол чай и какие-то сласти, а сама позвала Сигизмунда в другую комнату, судя  по всему для разговора.
Войдя в столовую, она, обращаясь ко мне сказала: «Наверное, устал с дороги, может, пойдешь, полежишь в моей спальне?»
Я ответил согласием. Она проводила меня, сняла с меня сандалии и уложила на кровать, ласково погладила по голове и  сказала: «Эдик, отдохни, если будет нужно что-нибудь, дай знать, я всегда рядом. Все будет хорошо».
Бабушка вышла из спальни и аккуратно прикрыла дверь.
Я отвернулся к стенке, поджал под себя ноги и закрыл глаза. Я ни о чем не думал, я не хотел о чем-либо думать.
В это время взрослые в столовой приступили к обсуждению сложившейся ситуации. Мама сказала, что ей уже завтра опять в рейс, в Москву и что она очень переживает за мое состояние.
Сигизмунд сделал предложение: я пару дней могу брать Эдуарда к себе на работу. Там много людей, постоянно что-то происходит. Это может отвлечь Эдуарда. Я расскажу ему о том, как устроена грузовая автомашина, покажу все на месте на конкретных примерах. Кроме того, у нас недавно  выделяли путевки в пионерский лагерь, я поинтересуюсь в профкоме, есть ли возможность получить путевку в лагерь и отправить туда Эдуарда.
Бабушка осторожно заглянула в спальню и сообщила: «Спит».
На этом предложении Сигизмунда и остановились.

     Я же был во власти сна, который преподнес мне впечатления, оставшиеся на всю жизнь.

На большой красивой поляне, покрытой ковром  разных цветов, стояли очень высокие качели с широкой скамейкой, закрепленной на канатах. На скамейке сидели Иван и Сергей. Иван приподнял меня и посадил на середину скамейки. Он сел справа от меня, слева Сергей. Они обняли меня своими руками, а свободными руками держались за канаты. Ребята были в белых военных рубашках и в синих брюках, и почему-то босиком, и без фуражек. Они начали раскачивать качели. Очень скоро качели взлетали так высоко, что нам открывался вид на леса, поля и горы, на бездонное голубое небо. Вокруг было тихо, только воздух шумел в ушах. Мы взлетали все выше и выше, все, что было внизу, на земле, становилось все меньше и меньше. На одном из таких взлетов, Иван и Сергей обняли меня обеими руками и мы подброшенные качелями взлетели ввысь. В обнимку, втроем полетели над землей, созерцая её, уходящую вниз.
– Куда мы летим? – спросил я
– В нашу страну радости, справедливости и любви, – ответил Иван.
Вскоре, быстро и плавно мы приземлились на огромном песчаном берегу. Большие и медленно приближающиеся к берегу бирюзовые волны издавали не громкий, но мощный звук прибоя. Дневной бриз ласкал наши тела и приносил очень будораживший незнакомый мне до этого  запах моря. Вдоль берега росли высокие и ранее мною никогда не виденные деревья с огромными кронами, на которых красовались какие-то диковинные крупные оранжевые плоды.
Мы прошли немного вдоль песчаного пляжа и оказались на берегу реки, впадающей в море. У берега я увидел аппарат, напоминавший и самолет и военный корабль одновременно. Небольшие скошенные крылья и верхнее хвостовое оперение вытянутого в длину овального фюзеляжа матово-серебристого цвета. Вдоль фюзеляжа  одной широкой полосой выделялся длинный тонированный иллюминатор, а передняя часть аппарата была полностью сделана из стеклянной полусферы. Аппарат едва заметно и плавно покачивался на воде.
– Это наш корабль «Дом», – произнес Иван.
Он взмахнул рукой  и из корабля, как по волшебству, плавно отделился, ранее невидимый трап, который бесшумно опустился  своим концом на песчаный берег.
– Пойдем к нам в гости, – сказал Сергей.
Взяв меня за руки, Иван и Сергей зашли в корабль.
– Мы покажем наш дом тебе, совершим прогулку по нашей стране, а потом вернем тебя назад. Тебе еще не пришло время покидать твой мир, – сказал Сергей.
– Ребята показали мне свой, чудесный и оказавшийся волшебным, дом. Он был большим, уютным, в нем было много предметов и вещей, которым я не знал ни названия, ни предназначения. Все напоминало фантастическую картину внеземного космического корабля.
– А теперь мы покажем тебе самое главное место нашего корабля-дома,   рубку, откуда осуществляется управление, – сказал Иван.
Мы вошли в застекленный нос корабля. В рубке, напротив  стеклянного иллюминатора в виде половины овала,  были установлены в ряд три кресла. Правое кресло занял Иван, левое Сергей, меня посадили в среднее кресло.
На передней панели было огромное количество приборов,  циферблатов, небольших экранов. Перед Сергеем и Иваном находились странной формы рукоятки управления.
– Итак,  поехали, – сказав это, Сергей нажал пальцами на какие-то кнопки на рукоятке управления и отодвинул её чуть-чуть вперед. Раздался низкий не громкий гул и корабль сначала плавно, но потом, очень быстро, так, что меня вдавило в спинку кресла,  набирая скорость,  вышел в море. Скорость нарастала с каждой секундой и, наконец,  корабль оказался в воздухе. Он очень быстро поднялся высоко, но я ничего не почувствовал, это было не так как в самолете. Корабль развернулся и направился к суше. С моего кресла все было прекрасно видно вокруг.
Сушей оказался довольно большой остров, в  центре которого возвышалась гора, вершина которой была покрыта снегом. Весь остров был покрыт густой зеленью. У основания горы начиналась речка, с которой мы и взлетали. Корабль довольно быстро облетел остров и опять направился к морю. Приземлившись на воду, Иван, обращаясь ко мне сказал: «А теперь смотри».
Он обнял своей большой рукой ручку управления, сделал какие- то движения пальцами и наш корабль начал погружаться под воду. Уже через минуту мы двигались в прозрачной воде, внизу находилось заросшее разноцветными морскими растениями дно, вокруг было множество разных причудливой окраски и формы рыб. Некоторые из них подплывали к иллюминатору и внимательно смотрели на нас. Все это произвело на меня невероятное впечатление.
– Ну как, нравится? – спросил Сергей.
Я не мог ответить, только посмотрел на него восторженными глазами.
– Ну а теперь, вперед на нашу любимую поляну, – произнес Иван.
Корабль быстро стал подниматься, вынырнул из воды и, не опускаясь в воду, оказался в воздухе. Через пару минут мы оказались над островом и начали снижаться. Корабль вертикально мягко приземлился на поляну, выпустив для этого шесть ног.
Мы подошли к двери, Иван нажал на кнопку, дверь мягко и бесшумно приоткрылась наружу, а затем отъехала в сторону. Вместе с дверью из корабля так же бесшумно стал выезжать трап.
Мы спустились на поляну, которая было очень похожа на ту, на которой мы с Иваном и Сергеем провели незабываемый день в предгорье, вот только цветы на поляне были другие. Они были очень ярких расцветок и необычайной формы. Поляна была наполнена необычайным благоуханием.
– Вот видишь, мы теперь устроились здесь. Теперь это наша страна и наш дом, – произнес Иван.
– И вы, что так и будете здесь только вдвоем с Сергеем? – обращаясь к Ивану, произнес я.
– Конечно, нет, мы здесь готовим место и для других людей, которые будут вынуждены покинуть ваш мир. Нас только временно здесь двое, – ответил Сергей.
– Я бы тоже хотел жить здесь вместе с вами, – направив взгляд на Ивана, промолвил я.
– Тебе пока еще рано быть здесь. Тебе нужно сделать много дел в твоем мире, вырасти, стать порядочным и нужным человеком, побеспокоиться о маме и бабушке, о других людях, которых ты приблизишь к себе и возможно полюбишь и сделаешь их счастливыми. Поэтому мы тебя отправим обратно. По нам не скучай, мы будем приходить к тебе в гости, если позовешь, – сказал Иван.
– Рано или поздно мы встретимся здесь вместе, – подытожил разговор Сергей.

      Проснувшись утром, я был удивлен, так как лежал в постели в одежде. Я был совершенно обескуражен путешествием в гости к Ивану и Сергею в таком реальном сне.
В спальне уже никого не было. Я встал, вышел в столовую. В столовой бабушка уже хлопотала с завтраком.
– Ну, молодец, сам встал. Иди, умывайся на террасу, затем будем завтракать.
За завтраком Сигизмунд мне сказал: «Знаешь, я вот тут подумал и решил, что тебе может быть интересно и полезно познакомиться с нашей автобазой, посмотреть, как я работаю, познакомиться с устройством автомашины, с шоферами. Тебе это будет интересно? Как ты на это смотришь?».
Это предложение не вызвало восторга у меня, но и возражать было нечему.
– Я не против, – был мой ответ.
В назначенное время за дядей заехала машина, и мы отправились к нему на работу.

Автобаза
      Автобаза представляла собой очень большую площадку, обнесенную забором, куда приезжали для ночевки, обслуживания, заправки и ремонта грузовые автомобили. Утром на стоянках находилось, наверное, более сотни автомобилей. Кроме того были и крытые гаражи, а так же ряд мастерских и здание управления.
Нашу машину пропустили без проверки документов и она, проехав всю территорию, остановилась у одноэтажного здания.
– Это, электроцех, в котором я работаю, – сказал Сигизмунд.
Мы вошли в помещение.
Это были три комнаты. В первой из них стояли два больших верстака, на одном из которых были установлены большие тиски. Также здесь находились металлические шкафы для инструментов и для оборудования и запасных частей. На стенах были развешаны всякие разные провода: Толстые и тонкие, одиночные и сплетенные в пучки.
Во второй комнате находились станки. На полу небольшой токарный станок, на специальном фундаменте. Рядом сверлильный станок, за ним так же на подставке стоял фрезерный станок. Вдоль противоположной стены лежали металлические заготовки: круглые, четырехгранные и шестигранные прутья разного диаметра. Кроме того здесь находился тигель для плавления металла в небольших количествах. В углу стояли две паяльные лампы, а на стене висели закрепленными несколько больших паяльников. Здесь же я увидел оборудование для газосварки: два синих баллона с кислородом, аппарат для получения газа ацетилена, сложенные кольцом шланги и закрепленные на стене несколько горелок разного размера.
В третьем помещении находилась станция зарядки аккумуляторов. В ней находился довольно большой трансформатор и выпрямитель, на полу стояло примерно 30 аккумуляторов, которые были подключены к зарядному устройству. В комнате была установлена принудительная вентиляция. Как мне объяснил дядя, при зарядке аккумуляторов, в результате электрохимической реакции выделяется газ водород. Он горюч и при определенной пропорции смешения с воздухом может быть взрывоопасен. Поэтому это помещение закрывается на ключ, а в случае, если отказывает вентиляция, автоматически отключается и оборудование зарядки.
До начала рабочего дня дядя мне  рассказал, и показал, как выглядят основные электрические приборы и оборудованием автомобиля: генератор электрической энергии, стартер, аккумулятор, система зажигания для свечей двигателя, электропроводка, лампы накаливания фар, фонарей и приборов, электродвигатели щеток очистки стекол. Особенностью эксплуатации электрического оборудования является то, что при отказе чего-нибудь, эксплуатация автомобиля либо невозможна, либо запрещена. Так что без обслуживания в моем цехе автобазе обойтись никак нельзя.
Как раз в это время к цеху подъехал большой грузовой автомобиль ЗИЛ. Из него вышел довольно молодой парень, обращаясь к моему дяде, сказал: «Зигмунд, движок не тянет, троит, ехать надо на срочный заказ помогай. Вот направление из службы технического обслуживания».
– Открывай капот, сейчас быстро посмотрим.
Шофер открыл капот, и дядя скомандовал: заводи.
Не сразу, но машина завелась, но движок работал неустойчиво, троил. Зигмунд наполовину тела залез под капот и минуты через две приказал: «Глуши».
– Все понятно, у тебя проблемы с бобиной, её прошивает, поэтому ток высокого напряжения временами теряется и движок троит.
– Решение: снимаем и заменяем бобину вместе с комплектом высоковольтных проводов, меняем свечи, они, наверняка, уже с большим нагаром – добавил Зигмунд.
В течение получаса все работы были сделаны, автомобиль завели, движок работал как часы, шофер был очень доволен, поблагодарил Зигмунда, подписал бумаги, хитро подмигнул мне, наблюдавшему за всеми этими действиями, и укатил.
Минут через 10 подъехала другая машина, пожилой шофер обратился к Зигмунду и сказал, у меня не горит левая фара и не работают поворотники. Несправности довольно быстро были устранены: в фаре была заменена лампа, а для правильной работы поворотников было заменено реле.
До обеда к Зигмунду обратились еще четыре водителя. В одном случае заменили аккумулятор, в другом случае пришлось повозиться и заменить динамо (генератор). В остальных случаях были незначительные мелочи.
Я за всем этим внимательно наблюдал, мне становилось интересно и прежде всего, потому, что все, кто обращался к моему дяде, очень уважительно относились к нему.
 Уже в обед я обратился к Сигизмунду и спросил: «Почему тебя называют Зигмундом?»
– Потому что это проще и удобнее для людей – ответил он.
– А я могу тебя так сокращенно называть?
– Конечно.
В дальнейшем на протяжении всех лет я так и обращался к своему дяде, по имени Зигмунд.
После обеда Зигмунд занялся обследованием снятого оборудования. Он разобрал генератор. Оказалось, что в нем была поврежден статор, Он подлежал замене.
Снятая ранее бобина просто имела трещину в корпусе, поэтому ремонту не подлежала, а вот свечи были в хорошем состоянии, они были почищены, был замерен и отрегулирован зазор и они были готовы к последующей эксплуатации.
Так, за делом, незаметно и быстро пролетел день. Обратно на служебном автобусе, который развозил рабочих по установленному маршруту, нас доставили до Госпитального рынка, где мы вышли. В Узбекистане рынки называли базарами, идти домой кратчайшим путем можно было через базар. Проходя его, Зигмунд купил довольно большой арбуз, который называли мраморным. Эти арбузы были светло-зеленого цвета, в них было мало семечек и они были темно оранжевого, почти коричневого цвета. Ходу до дома было не более пяти минут, и мы благополучно прибыли домой. Зигмунд специальным четырехгранным ключом открыл сконструированный им самим замок-защелку на калитке, и мы вошли во двор.
– Ну как рабочий день? – встретила нас вопросом бабушка Мария.
– Все нормально.
– Как твои дела? – обращаясь ко мне, спросила бабуля
– Нормально, было интересно, – ответил я.
Через некоторое время все обитатели дома: бабуля, её сестра Казимира, Зигмунд, я, сын бабушки Марии – Эдуард, его жена Лиза и их дочь Лариса собрались за столом, и начался ужин.  Ужин был классическим по тем временам: был предложен суп из требухи, на второе – пирог собственного приготовления с капустой. На столе так же присутствовали овощи с рынка и фрукты из своего сада.
Во время ужина, много разговоров не было, это было не принято, но по окончании, как правило, наступало время для общения.
Зигмунд рассказал о прошедшем дне на работе, о том, что ему удалось договориться в профкоме об отправке меня на три недели в пионерский лагерь, в котором отдыхали дети их работников.
Казимира рассказала, что её сын Эдуард и его семья окончательно устроились в полученной квартире и что Эдуард получил легковой автомобиль  «Москвич» с рулевым управлением.
Эдуард, муж Лизы, проинформировал, что на следующей неделе у него предстоит очередная командировка на стройку, где строится электростанция.
Не знаю, что преследовала Лиза, но завела разговор обо мне и в нем толи специально, толи по недомыслию, обсуждая вопрос моего возможного устройства в лагерь, назвала меня подкидышем. Все за столом оторопели, я, услышав это, и осознав значение этого слова, расценил его как откровенный упрек и унижение. Я выскочил из-за стола и убежал в далекий угол сада, спрятался там, на сложенных досках, закрытых кустами. Охватившая меня обида была очень сильной, но была не столько на Лизу, а на жизнь, на мою несчастную жизнь, которая только что лишила меня ставших мне близкими и любимыми Ивана и Сергея, которых я потерял навсегда. А воспоминания о встрече с ними во сне, обрушили на меня скопившееся  огромное как море горе, которое, большой волной накрыло меня. Я заплакал. Плакал не громко, но так горько, так сердечно, как мне не приходилось плакать никогда.

     После того, как Лиза произнесла свои неправильные слова, Мария посмотрела на неё таким испепеляющим взглядом, что она немедленно покинула общий стол. За ней тут же последовала и её дочь Лариса.
Обращаясь к сыну, Мария тихо сказала: «Приведи свою жену в порядок, ближайший месяц пусть не попадается мне на глаза».
Такой взгляд, и так сказанные слова Марии, были высшей мерой наказания и презрения в семье. Чаще всего, при наличии спорных вопросов достаточно было только её взгляда, и все окружающие понимали это как безусловный, не подлежащий обсуждению приказ. Таким было психологическое влияние Марии на членов семьи.
Мария после этого встала и направилась в мою сторону. Присев рядом со мной на доски, она обняла меня, некоторое время сидела молча, потом прошептала мне на ухо: «Ты посиди здесь, поплачь сам, наедине, пусть никто не видит этого. Я все понимаю, у тебя большая потеря, но помни, что ты парень, постарайся успокоиться, после приходи в дом».
Вернувшись, Мария приказала сыновьям: «Забудьте об инциденте и не задавайте мне ни одного вопроса. И пожалуйста, не жалейте Эдуарда. Он сам справится со своими проблемами».
На следующий день я опять был на работе у Зигмунда, день прошел быстро, потому что был весь в делах. По прибытию домой, я обнаружил, что на ужине за общим столом отсутствовала Лиза и её дочь. Заметив мое внимание к этому, Эдуард сказал: «Лиза плохо себя чувствует, у неё мигрень, поэтому не может присутствовать на ужине».
Этим вечером мне было объявлено, что завтра меня отвезут в пионерский лагерь за городом, где я пробуду три недели. Конечно, мама к тебе приедет, как только сможет.
Подойдя ко мне перед сном, бабуля присела рядом на кровать и сказала: «Эдя, постарайся с пользой для себя провести время в лагере. Я знаю, что тебе, возможно, не все понравится там, мне тоже не нравятся детские лагеря, но у тебя будет возможность понаблюдать за другими детьми, узнать что-то новое в системе взаимоотношений. Постарайся все, что тебе понравится или нет держать внутри себя. Помни, это временно. Я очень надеюсь на тебя. Договорились?»
Я кивнул в знак согласия. Бабуля погладила меня по голове и сказала: «Спи спокойно, все будет хорошо».
 
Лагерь
      Удивительно, но я не запомнил, ни как мы ехали в лагерь, ни как он назывался. В памяти остались деревянные бараки для ночевки пионеров. Октябрята, то есть ребята 7-10 лет жили в  открытых верандах. Это были большие веранды, накрытые крышей, но без окон. В каждой такой веранде  размещалось человек тридцать. Койки были железные, у каждой стояли тумбочки для личных вещей. Вся жизнь была по расписанию: подъем, зарядка на плацу, умывание, затем линейка с поднятием флага и отдания чести пионерами на призыв: «К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!» Пионеры лагеря, выстроенные на линейку, чаще невпопад,  отвечали «Всегда готовы!». Затем завтрак, после которого проводились какие-нибудь занятия: кто рисовал, кто пел, кто еще чем-то занимался. Обед, послеобеденный сон, затем, так называемое свободное время, затем построение и вечерняя линейка, ужин, после которого, как правило, показывали какое-нибудь кино про революцию, про войну или Ленина. Кино показывали в летнем открытом театре. Все это под надзором воспитателей, и, так называемых, пионер-вожатых.
Лагерь был за забором, перелезть через который было возможно, но было строжайше запрещено. Меня это не интересовало, как и то, что там за забором. Не интересовали меня ни сверстники, ни мероприятия в лагере. Мне ничего не нравилось, но и это меня не трогало. Я как бы закрылся в своем коконе, жил своими воспоминаниями, фантазиями и мыслями. Во мне постоянно всплывали воспоминания о днях, проведенных с Иваном и Сергеем, о полете на самолете, об уроках плавания и, конечно о том прекрасном  и невероятном сне, который стал частью прожитой мною совместно с военными ребятами жизни. Я очень хотел к ним, к моим военным друзьям. Тоска терзала меня, Слава богу, никто из воспитателей меня не доставал и не интересовался моей замкнутой в себя персоной. Детей в лагере было много, проблемы с ними были, о них постоянно говорили на линейках, им было не до меня.
Дней через десять ко мне на свидание приехала мама. Я очень соскучился по ней и поэтому долго стоял, обнявши её. Детей, к которым приезжали родители, отпускали с ними за пределы территории лагеря. Немного отойдя от территории лагеря, мы нашли лужайку, на которой присели. Мама привезла какие-то гостинцы, но они мне практически были безразличны.
– Ну как ты здесь? – спросила она меня
– Никак, ответил я, – я просто сдохну в этом лагере от одиночества, – ответил я.
Мама внимательно посмотрела на меня, и, видимо, увидела в моих глазах такую тоску, что прижала меня к себе и сказала: «Сыночек, я тебя завтра заберу из лагеря, ну его к чёрту».
Мама вернула меня в лагерь, но на следующий день, оформив все бумаги, она вместе со мной отправилась в Ташкент.

      Была суббота, ближе к вечеру мы прибыли в дом Марии. Подходя к калитке, я увидел, что в тупике стоит новенькая машина марки «Москвич». Такие автомобили только, только начали появляться, и пока еще были редкостью.

У Марии были гости: сын Казимиры Эдуард с женой Вивой и детьми Витей и Татьяной. Я очень обрадовался Виктору, это была первая искренняя радость, которую я испытал после возвращения из военного городка.
Ужин, как всегда, был накрыт за общим столом, но на нем не присутствовала ни Лиза, ни ее дочь Лариса. Эдуарда, мужа Лизы, так же не было, он был в командировке. Разговор после ужина вертелся в основном по поводу получения машины Эдуардом. По тем временам это было действительно огромное событие. Наличие легковой машины – был признак зажиточности, успешной жизни и высокого статуса. Личными машинами в то время владели считанные единицы. Инвалидам тогда выдавали трехколесную, с мотоциклетным двигателем коляску. Она была похожа на лягушку, ужасно дымила и трещала, и в неё могли сесть только два человека. Но Эдуарду, как бывшему военному летчику, государство выдало новый «Москвич 407 Б». Это был, с его слов, современный легковой седан с ручным управлением. Создавался специально для водителей с ампутацией ног. Машина отличалась применением специальной системы ручного управления педалями сцепления, тормоза и газа, выключателя стартера, а также переключения освещения, двигатель был мощностью 45 лошадиных сил и был оснащен трехступенчатой коробкой передач. Машина была покрашена в два цвета: красный и белый. Безусловно, это было поводом для гордости одних и белой зависти других. Разговоры взрослых продолжались, а мы с Виктором ушли в сад, в наше укромное место на досках в углу за густыми кустами.  Витя стал спрашивать меня о моих новостях в жизни. Мы с ним не виделись почти месяц. Он был первым человеком, которому я стал рассказывать о своих днях проведенных в военном городке. Мы с Виктором, обнявшись, сидели на досках,  он внимательно меня слушал, а я ему рассказывал не только о реальных событиях, но и о чувствах и впечатлениях, которые захватили меня во время пребывания в военном городке. Я только дошел до полета на самолете, как нас позвали. Пришлось отложить разговор. Придя в беседку, отец Виктора объявил Виктору, что пора собираться ехать домой. Мы с Виктором переглянулись, и он тут же выпалил: «Я хочу остаться с Эдуардом, у нас с ним столько новостей».
Мария, видя, что с Виктором я начал оживать, вступила в разговор и сказала: «Эдуард, пусть Витя с Эдиком побудут вместе, для мальчишек это важно и нужно. Завтра они вместе приедут к тебе, и, если ты не против, пусть Эдик побудет у тебя с Виктором пару дней. Хорошо?»
– Да нет проблем, только когда будут ехать автобусом к нам, пусть будут осторожнее, а то движение на улицах стало довольно плотным, – ответил Эдуард.
Мы с Виктором были рады, что получили такое разрешение и с удовольствием пошли провожать его отца: Виву и Татьяну. Они сели в машину и уехали.
– Да, машина класс, – сказал я.
– У меня тоже много всяких новостей, ведь сейчас приходится обживаться на новом месте, а там новые  люди и ребята, новые знакомые, – ответил Виктор.
Со стола в беседке все быстро было убрано, скамейку разложили и на этом большом топчане  нам с Виктором постелили постель.
Бабуля принесла нам большое полотенце и сказала: «Перед тем как ложиться,  идите в душ и помойтесь».
Мы с Витей пошли в летний душ. Бак с водой был большой и практически полный, на нем при помощи стеклянной трубки, приспособление придуманное Зигмундом, можно было видеть количество оставшейся воды. Поэтому мы с Витькой не экономили воду. Стоя под душем, мы разглядывали друг друга. За это время пока я не видел его, он сильно загорел и стал совсем темным и, по-моему, более крепким. Я на его фоне выглядел бледным, хотя солнышко меня тоже прихватило. Впрочем, с загаром у меня всегда были проблемы: чуть больше на солнце и все, у меня слезала шкура. Витька мог быть на солнце сколько угодно, отчего к концу лета он становился настолько смуглым, что ребята узбеки не могли соревноваться в этом с ним. Помывшись, мы уже в потемках дошли до нашего топчана и завалились в постель.
Конечно, спать нам не хотелось и мы с ним проговорили до глубокой ночи.
Виктор мне рассказал, что после переезда в новую квартиру было много хлопот и с мебелью и с организацией жизни. Одну комнату себе забрали родители, а вторую проходную комнату отдали мне и Татьяне. В квартире, кроме того вдоль окон комнаты и кухни была лоджия. Отец собирается её остеклить и тогда там будет практически еще одна комната. Я забил лоджию для себя. Пришлось даже поспорить, и поругаться с сестрой, она тоже хотела захватить её. Но это мелочи. Главное, то, что во дворе все пацаны были незнакомыми. Дома только что построенные и все, кто получил квартиры из разных районов города, раньше друг друга не знали. Поэтому пришлось временами доказывать свою правоту и кулаками. Но сейчас все устаканилось. Напротив нас в подъезде точно такая же квартира, так вот в ней живет парень по имени Колька, ему 15 лет, он пойдет учиться в 8 класс, мы с ним подружились. Клёвый пацан. Крепкий и смелый, в нашем дворе он пока среди нас первый. Так что все в норме. Я все окрестности облазил. Рядом с нами протекает канал, там много зарослей и там можно спокойно заныкаться так, что никто не найдет и не увидит, делай что хочешь. Я еще познакомился с одним дядькой, он уже взрослый, живет в соседнем доме. Он мне показал свой аквариум на 15 ведер, а рыбы там, просто атас. Я таких рыб, никогда не видел. Отец сейчас, конечно занят машиной. Изучает её, так как считает, что техника, которой он пользуется, он должен знать досконально.
Затем я перешел к рассказу о том, как Иван и Сергей взяли меня в полет, как мы испытывали на высоте приборы. Я рассказал Виктору, что мы с Иваном стали такими близкими, как братья, о том, что Иван рассказал мне,  что такое Дунька Кулакова и какие у него были отношения с женщинами.
Я рассказал ему, что Иван и Сергей научили меня плавать и подробно описал ему Ивана, какой он крепкий большой смуглый, и что я не стеснялся его, потому что плавали мы в укромном месте, хотя и были полностью голыми. Я рассказал Виктору о тех удивительных дружеских отношениях между Иваном и Сергеем, свидетелем которых стал.
– Слушай, да тебе повезло, с такими мужиками познакомился и подружился, – отреагировал на мой рассказ Витя.
Я рассказал Виктору и о последнем дне, когда мы выезжали с ребятами на природу и конечно, я рассказал ему о том, что ребята разбились и погибли, и что для меня это стало большим горем. Виктор, обнял меня, и вот так обнявшись, мы с ним заснули.
 
***
      Бабуля вставала раньше всех, поэтому и разбудила нас пораньше, так как надо было готовить стол к завтраку.
– Ну как мальчишки, хорошо спали? – спросила она.
– Да, – ответил я.
Мы с Виктором встали, собрали постель и занесли её в дом. Затем сходили в туалет, умылись и были готовы к завтраку.
На завтрак  бабуля нам сделала яичницу с помидорами и сладкий чай.  При этом она присела рядом и сказала: «Я тут приготовила пирог с потрохами, половину я отдам вам, что бы вы там, на Чиланзаре, не голодовали. И еще, Виктор, скажи отцу, что после того как Эдуард побудет у вас, ты можешь приехать к нам и погостить у нас несколько дней. Так и передай, что я тебя пригласила».
Закончив с завтраком, бабуля проверила нашу одежду на предмет аккуратности, вручила нам  сверток с пирогом, мне вручила  пять рублей со словами: «Это вам, на мороженное, только не болтайте лишнего откуда деньги».
Дорогу мы прекрасно знали, поэтому дошли до улицы Тараса Шевченко пешком и там сели на автобус, который нас довез до нужной остановки.
Зайдя в квартиру, Виктор обнаружил, что отец был дома, мама уже ушла на работу, она работала медицинской сестрой в поликлинике. Сестра Виктора Татьяна так же была дома, но собиралась ехать к подруге, они занимались в швейном кружке, у подруги была швейная машинка и они готовили себе по выкройкам какой-то летний наряд.
Я передал дяде Эдику гостиниц от бабушки Марии, он сказал, что если мы захотим поесть, то в доме есть борщ, варили вчера, так что он вкусный. Кушайте сами, но посуду за собой убирать обязательно. Что бы все было чисто. Сам Эдуард сидел за столом и рассматривал какие-то чертежи. Увидев мой внимательный взгляд, он сказал: «Это чертежи модели военного самолета на реактивной тяге. Я в кружке буду делать  со старшими ребятами его модель, которая будет участвовать в выставке. Так что скоро уеду и буду дома только часам к шести вечера. Поскольку Татьяны тоже не будет, вы, парни, остаётесь в доме одни, будьте аккуратны и внимательны. Особенно осторожными будьте с газом».
Вскоре Татьяна ушла к подруге, а следом за ней уехал во Дворец пионеров и отец. Мы с Виктором остались одни дома. Я впервые был в новой Витькиной квартире, он решил показать её.
Мы зашли в комнату родителей. Там стояла кровать, большой шкаф для одежды и белья, тумбочка на которой стоял радиоприемник. Окно родительской комнаты выходило на улицу. В большой комнате стоял стол, старый шкаф для белья, две кровати. В середине комнаты находился круглый стол  со стульями. В одном из углов стоял небольшой стол для учебы. Большое окно комнаты объединяло в себе и дверь, которая вела на лоджию. Из этой же комнаты был свободный проход в виде небольшого углубления на кухню и в коридор.
Кухня была маленькой. Около окна стоял небольшой стол с табуретками, за которым могли разместиться максимум двое. В кухне была установлена газовая плита на четыре конфорки с духовым шкафом, стол для посуды и разделки продуктов, над столом был подвешен шкаф для посуды. В углу кухни находилась раковина для мытья посуды со смесителем. Наверху стенки, напротив окна находилось окно в ванную комнату.
Дверь в ванную комнату была из коридора, ванная и туалет были объединены. Для меня это было самое интересное место, поскольку ранее я не видел современных квартир, в которых имелась возможность пользоваться ванной и туалетом. Зайдя в ванную, Виктор открыл кран и сказал, у нас в квартире всегда есть горячая вода. Я протянул руку, действительно вода из крана шла горячая.
– Как здорово, у вас теперь и квартира с горячей и холодной водой, с теплым туалетом, с ванной и автомашина у вас есть, – сказал я.
– Это все благодаря бате, – сказал Виктор.
Мы решили съесть по куску пирога, который привезли, и выпить чая. Виктор поставил чайник на газовую плиту, в заварном чайнике оказалась заварка, видимо утренняя.
Пока грелся чайник, Виктор  сказал: «Попьем чаю и пойдем на улицу, я покажу тебе окрестности, сходим к каналу, там интересно. Погуляем там, затем вернемся, пообедаем и пойдем во двор. Я познакомлю тебя с некоторыми местными ребятами.
Перекусив пирогом, мы вышли, закрыли квартиру и оказались во дворе дома. Перейдя дорогу, за которой сразу же начинались заросли кустарника, по протоптанной тропинке мы начали спускаться вниз и вскоре вышли к каналу, который назывался Бурджар. Канал протекал как бы в овраге, в этом месте он был широк, напоминал вытянутое озеро, поэтому течение в нем было незаметно. У него были довольно широкие берега, заросшие кустарником. Кустарник рос крупными островками. К воде можно было подойти, но берег был глинистый, местами мокрый. Пройдя немного вперед, Витя завел меня на поляну, окруженную кустарником, на которой были устроены несколько самодельных скамеек.
– Здесь вечером собираются молодые ребята. Это место называют «Наше место». Курят, разговаривают, выпивают, иногда приглашают сюда девчонок, но они не любят здесь бывать, так как побаиваются. До дома далеко, вечером здесь совсем темно, ходить можно только с фонариком, да и выпившие молодые ребята, неизвестно что захотят. Мелких пацанов сюда тоже вечером не пускают, но я могу здесь бывать. Для меня Коля, наш сосед по площадке,  сделал исключение, я говорил тебе о нём. Он в этой компании не главный, но  свой. Сегодня можем сюда вечерком прийти. Ребята здесь иногда очень интересные вещи рассказывают, от родителей такого не услышишь, – закончил свой короткий рассказ Виктор.
– А взрослые знают об этом месте? – спросил я.
– Думаю, что нет, здесь собираются только свои.
Осмотрев  место встреч местной молодежи, Виктор повел меня по берегу в обратную сторону, в сторону моста, где проходила главная дорога. Вскоре мы вышли на тропинку, по которой поднялись вверх. Когда мы вышли на главную дорогу я предложил: «У меня есть пять рублей, мы можем купить себе мороженное, ты знаешь, где здесь можно его купить?».
– Я видел киоск, но надо пройти одну остановку, сказал Виктор и мы пошли вдоль улицы.
Действительно минут через десять ходьбы перед нами появился круглый киоск, в котором торговали мороженным. Я приобрел два стаканчика сливочного мороженного,  обошлось мне это в  1 руб. 80 копеек. У нас еще была приличная сумма в 3 рубля 20 копеек.
По пути к дому, мы с Виктором с удовольствием съели купленное мороженное.
Двор дома, в котором жила семья Виктора образовывался четырьмя 4 этажными кирпичными домами. Он был большим, но благоустройства в нем еще не было. Были посажены саженцы деревьев, но они были небольшими. Остальное пространство было совершенно открытым и пустым. В центре двора были закопаны две большие емкости, в которых находился сжиженный газ, которым обеспечивались дома. Дорожки вдоль домов были заасфальтированы, но нигде не было скамеек. Каких либо площадок для детей во дворе не было, да и спрятаться от солнца было негде. Двор полностью просматривался со всех сторон.
– Ты в ванне когда-нибудь мылся, – спросил меня Виктор?
– Нет, не приходилось, – ответил я.
Пойдем, пока никого нет дома, нальем себе ванну воды и поплаваем, – предложил он.
– Классно, давай.
Мы зашли в ванную комнату, Виктор закрыл резиновой пробкой слив ванны и открыл воду. Проверив рукой температуру, он вышел и сказал: «Скоро можно будет залазить».
Через несколько минут мы скинули с себя одежду и залезли в ванну, в которой уселись напротив друг друга. Вода накрыла нас по грудь.
Поплескавшись какое-то время, мы закончили наши водные процедуры, встали, вытерлись и оделись.
      Мы уселись за стол в комнате. Виктор достал со шкафа модель планера, который имел винт, приводимый в движение при помощи накручиваемой резинки и мы стали его разглядывать. Я знал, что этот планер Виктор под руководством отца сделал практически сам, и ему доставляло удовольствие  показывать его и рассказывать об его устройстве. Но запускать его было негде. Планер при, удачном стечении обстоятельств, например, попутный ветер, мог улететь метров на двести. В городе было много шансов, что он залетит на чужой балкон, ударится об стену или дерево и разобьется, или, приземлившись вдалеке, его кто-нибудь просто украдет. Тогда такие модели были диковинкой. Запускать его нужно было на открытой местности, или на специальной площадке.
В это время  вернулась  Татьяна, старшая сестра Виктора, и спросила: «Чем занимаетесь?».
– Разбираемся с планером, – ответил Виктор.
– Ребята, по-моему, пора обедать, время подошло. Давайте я разогрею борщ. Вы же еще не обедали?
– Нет, только собирались, – ответил Виктор. 
Татьяна направилась на кухню, оттуда послышался звук посуды и столовых приборов. Вскоре Татьяна позвала нас.
Мы уселись за кухонным столом, Татьяна разлила борщ в тарелки, нарезала хлеб, сама так же, пристроилась сбоку, и мы приступили к еде.
Отношения между Татьяной и Виктором, как правило, были вполне нормальными. Бывало, они вместе и шкодили, но при этом Татьяна никогда не ябедничала на брата, а часто его  поддерживала и, даже, выгораживала перед родителями. Правда, иногда они спорили по каким-либо бытовым причинам, и в этом случае убедить Татьяну, или склонить на свою сторону, было просто невозможно. Иногда это приводило к тому, что Виктору доставалось приличное количество тумаков. И хотя Виктор был крепким мальчишкой, Татьяна была старше его на три года, и пока он не справлялся с ней. В этих случаях он, в сердцах, как правило, говорил: «Подожди, я подросту, я тебе покажу, где раки зимуют».
После обеда Татьяна достала принесенное от подруги шитье и приготовилась его гладить, нам это было не интересно, поэтому Виктор сказал: «Мы пойдем с Эдуардом на улицу погуляем. Если мама или отец будут спрашивать, скажи, что мы во дворе и к ужину будем».
– Хорошо, только вы там глупостями не занимайтесь, – на правах старшей сестры, произнесла Татьяна.
Ничего не ответив, мы быстро выпорхнули на улицу.
– Давай купим семечек, здесь за углом недалеко сидит бабка и продает их, – предложил Виктор.
– Конечно, сказал я, – и мы отправились за семечками.
Бабку с тазом увидели издалека. В Ташкенте в то время это был «бабушкин бизнес». За него не наказывали, правда, иногда участковый мог погонять, но за набитые карманы семечками, отставал. Этот бизнес давал возможность пожилым женщинам зарабатывать какие-то деньги.
Семечки покупались на рынке, затем жарились, а это довольно хлопотное дело, требующее определенного искусства и сноровки, после чего продавались на улице, как правило, рядом со своим домом. Большой стакан семечек стоил 50 копеек, маленький – 25. Упаковкой были либо свернутые из газеты кулечки, либо твой карман. Семечки грызли все и везде. Бизнес бабушек процветал. Перед покупкой их можно было попробовать на вкус, взяв прямо из таза 5-10 семян.
Подойдя бабке, Виктор попробовал семечки и сказал: «Годится, нам два стакана, каждому в карман».
Оттопыренные карманы мигом с характерным шуршанием наполнились семечками, я расплатился. Обошлась нам эта покупка в 1 рубль.
Довольные и снаряженные семечками мы пошли обратно в сторону двора, день клонился к концу.
Придя к дому, Виктор забежал в квартиру и поинтересовался, приехал ли кто-нибудь из родителей. Татьяна была занята легкой приборкой и сказала, что никто еще не вернулся.
Виктор вышел обратно и как раз в подъезде столкнулся с соседом Николаем. Он учился в той же школе, где и Татьяна. Николай был высоким, худощавым, достаточно крепким парнем. У них с Виктором сложились доверительные отношения, несмотря на существенную для этого возраста разницу в годах. Они оба вышли из подъезда, и Виктор представил меня Николаю.
– Знакомься, Коля, это мой двоюродный брат Эдуард, нормальный пацан, лишнего не сболтнет, он у меня до завтра в гостях.
– Привет, – сказал Николай, подавая мне руку.
Рука у него была большая с широким запястьем и выступающими венами, рукопожатие было крепким и основательным.
Я посмотрел ему прямо в глаза и, стараясь быть уверенным, сказал: «Эдуард».
– Что собираешься делать? – спросил Виктор Николая.
– Да хочу пойти в «Наше место», там уже, наверняка, кто-то уже есть, узнать новости.
– А можно мы с тобой пойдем? – спросил Виктор.
– Можно то можно, но только имей в виду, что ребята там могут быть грубые и борзые, которые выражения в разговоре не выбирают. Ты-то уже обкатан, и тебя знают, а вот твой брат, вдруг его развратят словами и разговорами наши парни, а если еще и чего увидит, в обморок не упадет, родителям не нажалуется?
– Ты, Николай, не смотри, что он выглядит интеллигентно, он все, что надо уже знает, так что все будет нормально.
– Ладно, пошли, если кто-то наедет, я прикрою.
Мы втроем направились в сторону оврага и вскоре были на так называемом, «Нашем месте». Там уже на скамейке сидело трое ребят. Николай с ними поздоровался и присел на другую скамейку. Рядом с ним пристроились и мы с Виктором.
Один из сидевших на скамейке парней, лет 14 на вид, осмотрев меня и Виктора оценивающе, с некоторой издевкой в тоне сказал: «Коль, а чо ты, малолеток то с собой притащил. Ну ладно Витька, а это еще кто?»
– Малолетки, малолетки, что-то в жопе, а во рту конфетки – съязвил Николай. Что ты Серый опять в словесный блуд пустился, сам то еще ходишь целкой-невидимкой, а строишь из себя крутого мужика. Брат это Витькин, в гостях у него, хоть и мелкий, но наш парень, так что заканчивай.
Вот это да, подумал я, как Коля его хорошо отбрил. Конечно, мне понравилось, что при первом знакомстве меня представили как своего парня. Я посмотрел на Витьку,  он незаметно, но одобряюще подмигнул мне.
Больше в течение всего времени, которое мы с Виктором пробыли в «Нашем месте», никто вопросов по нашему присутствию не задавал. В течение получаса в «Наше место» подошли еще человек пять. Это все были парни в возрасте от 14 до 18 лет. Все они курили, нещадно матерились и говорили на городском жаргоне. Оживленный разговор время от времени прерывался хохотом и гоготом, особенно, если обсуждали вопросы кто кого и как трахнул.
Я заметил, что во время этой встречи, трое из ребят отошли в сторонку и курили папиросу по очереди, странно затягивая дым вместе с воздухом. Время от времени порыв ветерка доносил с их стороны очень специфический запах. Я вопросительно посмотрел на Витьку, он все понял и тихо сказал, когда пойдем домой  я тебе расскажу.
Начинало смеркаться и на поляну «Нашего дома» пришли две девицы. Возраст их определить было трудно, но они выглядели как дамы повидавшие многое. Одеты были не очень опрятно и, по-моему, были поддатые. Двое из ребят тут же увели их в сторону в кусты и на какое-то время пропали.
Из обрывков разговоров ребят, доносившихся со смехом и матом, я понял, что девицы отлучились с ребятами, чтобы пососать сладкого петушка.
Минут через десять четверка вернулась из кустов, все курили, а ребята на вопросительные взгляды парней показали знак: поднятый большой палец сверху кулака.
Виктор  обратился ко мне и сказал: «Пора идти домой, а то получим пендюлей от родителей».
Мы попрощались с Николаем и быстренько, почти бегом зашагали в сторону дома.
Дома все были на месте, мы от матери Виктора получили замечание, что на улице уже почти ночь, а вы где-то болтаетесь, но к  ужину мы не опоздали.
На ужин была приготовлена жареная картошка, салат из огурцов и помидор и чай. После ужина родители ушли в свою комнату, оттуда зазвучала негромкая музыка по радио. Татьяна занялась мытьем посуды, сегодня была её очередь, а мы с Виктором ушли на лоджию, где и был его самодельный диван. Он не был очень широким, но нам  на двоих его было достаточно.
Мы присели и начали обсуждать наш сегодняшний поход в  секретный «Наш дом».
Конечно, прежде всего, меня интересовало,  что курили парни? На это Виктор ответил: «Они курили анашу, это наркотик, это вообще запрещено делать. Если милиция узнает, у них могут быть большие проблемы. Они когда обкурятся, то либо начинают ржать как сумасшедшие по любым пустякам, либо начинаю жрать, как свиньи все подряд без разбору, либо сидят и ни на что не реагируют».
– И что все ребята курят анашу? – спросил я.
– Нет, конечно, говорят, что она сушит мозги, то есть  это вредно.
– Слушай, а что за девки приходили?
– А это местные шалавы. Им уже по 18 лет, то есть они совершеннолетние. Они у ребят за выпивку или за какие-нибудь сигареты в кустиках оказывают услуги. То место, где они это делают, пацаны назвали:  «Кафе Лакомка», – тихонько на ухо, чтобы никто не услышал, прошептал мне Виктор.
– Вот это дела, ни фига себе, – прошептал я.
На веранду зашла Вива, и спросила: «Ну как вы тут поместитесь, все у вас в норме?»
– Да, конечно, – ответил Виктор.
– Давайте, ложитесь спать, уже пора, скоро десять часов.
Мы с Виктором сняли одежду, остались в трусах и завалились на наш диванчик. Лежа в обнимку, мы еще немного поговорили, обсуждая впечатления прошедшего дня и заснули.

Утром нас разбудила Татьяна.
-Вставайте, все уже на работу ушли, завтрак готов, а вы все дрыхните.
Тут же встать и отправиться в туалет мы не могли, так как у нас с Виктором был утренний стояк. Мы переглянулись, втихаря заржали, помацали руками это безобразие друг у друга и, каждый запустив руку в трусы, бегом домчался до туалета. Пока умывались и мочились, все встало на свои места и мы спокойно вышли из туалета и готовы были к завтраку.
Татьяна, накормив нас завтраком, а это были предварительно отваренные макароны, поджаренные с яйцами на сковороде и чай, поручила нам вымыть посуду и тут же убежала, предупредив нас, что вернется после обеда.
Справившись с мытьем посуды, мы решили, что сегодня поедем на Комсомольское озеро, где можно было и позагорать и поплавать.
Комсомольское озеро с парком вокруг него находилось в пяти автобусных остановках от Витькиного дома. Стоя на остановке автобуса, мы договорились, что платить за проезд в автобусе не будем и таким образом сэкономим денег на что-нибудь вкусненькое. К школьникам нашего возраста кондуктора были не очень требовательными. Достаточно было попросить доехать бесплатно, как правило, проблем не возникало, кондуктор, а это были женщины, немного поворчав, отставали.
Комсомольское озеро было самым большим в городе, вокруг него были сделаны пляжи, лодочные станции, были киоски с водой, мороженным и пирожками. Мы с Виктором остановились на ближайшем пляже, быстро скинули одежду и бегом  забежали в воду.
– Ну, показывай, как тебя научили плавать – потребовал Виктор.
Я окунулся в воду и поплыл брассом. Конечно, у меня это получалось не отлично, но я плыл. Виктор окунулся и поплыл кролем, он неплохо плавал и научился этому самостоятельно.
– Здорово, теперь можем ходить вместе купаться, ты умеешь плавать, это хорошо.
Мы много раз залезали в воду, а там, где ноги доставали до дна, устраивали игры: барахтались, топили друг друга, стягивали под водой трусы друг у друга, затем валялись на пляже. Через пару часов я почувствовал, что солнышко прихватило мои плечи. Я сказал об этом Виктору, он посмотрел на мои плечи и сказал: «Да, сегодня достаточно, тебе уже больше на солнце быть не надо, а вот перекусить чего-нибудь не мешало бы».
Мы натянули на себя одежду, и пошли на центральную аллею парка. Там мы нашли  киоск на колесах, который торговал пирожками. Купили по два пирожка с ливером, они были самые дешёвые, с удовольствием их съели, затем подошли к киоску с газированной водой. В длинных круглых стеклянных колбах киоска был налит сироп трех сортов: крюшон – темно красного, почти рубинового цвета, крем сода – оранжевого цвета и грушевый – желто-коричневого цвета. Согласились, что крюшон нам подойдет больше.
Напившись газированной водой, мы присели на скамейку на аллее, решили передохнуть и посмотреть на катающихся в лодках отдыхающих. Настроение было прекрасным, но я чувствовал некоторую усталость, ведь мы  наплавались и наигрались в воде до отказа.
– Ну, что, будем возвращаться домой – сказал Виктор.
– Да, я согласен, но у меня предложение, еще остались деньги, которых хватит на два мороженных, давай съедим еще.
– Давай, гулять, так гулять! – со смехом сказал Виктор.
Уставшие, но довольные, с мороженным в руках, мы направились домой.
Вечером, после ужина, отец Виктора сказал, что если Виктор хочет, то может на несколько дней поехать к бабушке Марии и Казимире на Миробадскую. Мы с Виктором были рады такому решению.
На следующий день, встав рано утром и позавтракав, мы с Виктором отправились в обратный путь к бабушке Марии.
Бабуля встретила нас радушно, предложила завтрак, но мы отказались, так как были сыты.
Она все же посадила нас за стол в беседке и рассказала нам, что вчера обход дворов делал участковый инспектор милиции и напомнил ей, что уборка тротуара и содержание в порядке берега арыка, протекавшего вдоль забора – обязанность наша.
В то время в Ташкенте за игнорирование требований участкового быстро и без проволочек  налагался штраф, а ссориться с милицией, было не принято.
Поэтому бабуля поручила нам с Виктором прополоть выросшие по берегам арыка сорняки, собрать и убрать их и таким образом привести в порядок территорию вдоль дувала (нашего забора).
Для нас это было не сложной задачей и примерно через час, мы доложили, что работа выполнена. Бабушка, придирчиво осмотрев состояние арыка, приняла работу и осталась ею довольной.
Как награда за сделанную работу нам были вручены крупные куски свежевыпеченных сдобных рулетов с грецкими орехами.
Пару дней, которые мы провели вместе с Виктором у бабушки Марии, были заняты и работой по хозяйству и развлечениями: мы помогали  донести купленные на рынке продукты: картофель, морковь, помидоры и огурцы, ведь бабуле уже было за 60 лет.
Кроме того, вечерами мы с Виктором, конечно, были участниками игр со сверстниками и старшими ребятами в нашем тупике.
В один из дней, мы с братом поехали в Шумиловский городок, в котором был парк, а в его центре небольшое озеро. Вокруг озера была набережная, отгороженная от озера невысоким оградой из балясин, накрытых сверху перилами,  сделанными из отлитых бетонных форм и покрашенных в белый цвет. Спуски в воду были сделаны в виде лестниц. Взрослые  в этом озере не купались, но мы с Виктором и еще  ребята примерно нашего возраста с удовольствием предавались водным утехам. Именно там для меня стало достижением то, что под присмотром Виктора я впервые переплыл это озерцо, а в ширине оно составляло метров 70.

     Через два дня Виктор уехал к себе домой. Дни, проведенные с Виктором, лучше всяких лекарств отвлекли меня от переживаний, связанных с гибелью Ивана и Сергея.
Видя, что мое состояние пришло в норму, Зигмунд решил, что пора приступать и к домашним занятиям по музыке. Каждый день я должен был минимум по 40 минут играть те упражнения и короткие музыкальные произведения, которыми снабдили всех учащихся нашего класса на период летних каникул. Я приступал к этим занятиям через силу, но преодолевал себя, прекрасно понимая, что вечером нужно будет практически показать, что упражнения разучены, что техника владения инструментом не теряется.
Бабушка подключила меня к работе в саду, я каждый день имел от неё конкретное задание по уходу за цветами на грядках сада. При этом, она всегда объясняла мне зачем мы это делаем. Она вообще к растениям относилась как к живым, и они откликались на её заботу, даря ей прекрасные цветы. У бабули был еще один  природный дар и талант: из цветов, выращенных в своем саду, составляла такие красивые букеты, что стала знаменитой в районе по этой части. Часто люди приходили к ней и заказывали к назначенному им времени букеты для поздравления, для свадьбы или для других целей.
Кроме того, бабуля свои букеты в летнее время продавала на Госпитальном рынке. В этом деле было много хитростей: цветы желательно нужно было срезать вечером, затем они ставились в воду в специальном помещении, где было относительно прохладно и к раннему утру они как бы привыкали к своему состоянию, выглядели очень свежо и ярко. Утром, бабушка собирала из них букеты и быстренько несла их на Госпитальный рынок. Там её хорошо знали постоянные посетители, и в течение часа ей удавалось букеты продать. Это было хорошая добавка к бюджету семьи и, прежде всего, она превращалась в продукты, купленные на том же рынке.
Вообще, у неё было много и других забот: в хозяйственных постройках был курятник, в котором жили штук пятнадцать кур и петух. Поэтому с куриными яйцами проблем не было. Весной бабушка покупала три, четыре цыпленка индюков для откорма. Поэтому на рождество и Новый год на столе всегда была запеченная в русской печи традиционная индейка с яблоками и черносливом. По тем временам – неслыханная роскошь. Но пернатые требовали ухода: правильной кормежки зерновыми продуктами, учитывая, что жили они в вольере, им давались и витамины,  различные пищевые добавки. Пару раз в год обязательно проводилась полная дезинфекция, как курятника, так и его жильцов. Бабушка просила оказывать ей помощь в этих делах  и при этом всегда подробно рассказывала, что и как, и почему нужно делать.
Ну, и, конечно, вечерами со сверстниками и ребятами постарше мы гуляли, играли в игры, иногда шкодили  в нашем тупике и на нашей улице.
Частенько  на Миробадскую приезжал Виктор, оставаясь с ночевкой, да и я не раз так же ездил к нему на Чиланзар. Мы много с Виктором общались в основном на наши мальчишеские темы и делились своими наблюдениями за окружающим миром, пытаясь понять и оценить все то, что видели и слышали.
Как только  заканчивался рейс на работе у мамы, она, конечно, приезжала к бабушке Марии. Она привозила гостинцы и угощала всех в доме на Миробадской. Если было время мы с ней выходили в город на прогулку. Она рассказывала мне, о своей очень трудной работе. С раннего утра и до позднего вечера, ей приходилось обслуживать посетителей вагона-ресторана и все это на колесах во время движения поезда. А после закрытия вагона-ресторана нужно было составить отчет, провести ревизию, а вырученные деньги вложить в кассу, в роли которой был сейф. В любое время мог прийти ревизор и все проверить. Во время рейсов, особенно на далекие расстояния, на пунктах снабжения, на коротких остановках нужно было принять товар. На сон маме оставалось в рейсе не больше 5-6 часов. Конечно, эта работа «на колесах» оплачивалась лучше, чем такая же «на земле». Работа давала возможность приработка, если свои проверенные люди просили доставить в Москву или в сибирские города свежие фрукты или какие-либо другие продукты. Но и здесь было очень много опасностей: прежде всего железнодорожные ревизоры, которые проверяли в соответствие с документацией наличие товаров не только в вагоне ресторане, но и в пассажирских купе, в которых во время рейсов ночевали работники. Все эти купе находились в штабном вагоне, в котором размещались начальник поезда и все другие службы обслуживания.
Мама говорила мне, что она взялась за такую тяжелую работу потому, что нужно было заработать денег на то, чтобы привести в порядок  то жилье, которое было куплено в долг на ул. Весны. А пока, там жить практически было невозможно, за водой нужно ходить на улицу до колонки, в аварийном состоянии  находился забор с соседями, срочно нужно ремонтировать и укреплять глиняные стены дома и делать туалет, летний душ.
Редкими вечерами, когда мама могла быть в доме у бабушки, все взрослые садились за стол, иногда пели песни или играли в карты.
Так день за днём  быстро пролетало лето. Близился сентябрь и новый  1958-1959 учебный год.

2010 г.

© Copyright: Петер Правдин, 2024
Свидетельство о публикации №224040701403